«Когда ты погрузишься в озеро, тогда познаешь… Все твое спутанное распутается, все непознанное познается, непонятное — станет понятным, невидимое — проявится. Ты узнаешь все о своем пути, себе, о своей Силе. Так написано в секретной временной летописи», — снова говорил мне дедуля Кирел. Худой и улыбчивый, он терялся в бесконечных складках своей широкой золотой мантии, уже совсем редкие белые волосы одуванчиком парили над головой, на которой красовалась шапочка с кисточками. Кисточки шевелились, когда он говорил… Они забавные, эти его кисточки… Дедушка еще говорил, что дорога сложная, что идти не обязательно, что я и без Силы хороша, а я спорила и плакала. Потому что не хочу быть бессильной, не хочу быть позором рода, не хочу, чтобы за спиной шептались, хочу сделать, что все могу, даже если сложно…
Погружаясь в сон, я представляла почему-то скомканный комок волос. Я мочила его в воде, и он распутывался, распутывался, превращаясь в ровные, бесконечно длинные… дороги, дороги, дороги. Почему же их так много?
Спала я плохо, всю ночь снился магистр Араринт. Обычно мерный голос наставника взлетал резко вверх, как птица, став тоньше и визгливее.
— …ценнейшая оранжерея! С редчайшими растениями!
— Простите, магистр… Я не виновата…
Я снова стояла перед наставником, опустив голову, и смотрела на носки собственных туфель. Туфли были черными, а носки — темно-коричневые, плотно обтянутые кожей. На гладкой поверхности виднелась глубокая царапина — я споткнулась, когда убегала из горящей оранжереи. Стекла и растения выхлестнуло с двадцатого этажа, и теперь корни, камни, осколки стекла и горшков вперемешку хрустели под подошвами.
— Не виновата?! — голос магистра стал таким высоким, что птицы, пасущиеся на траве, мигом вспорхнули. — Хоть можешь представить, сколько сил нам пришлось положить, чтобы ее создать? Сколько растений со всех континентов мы собирали по зернышку, по череночку? Сколько сил… Сколько времени… Ты можешь представить?
Магистр щедро выплескивал слова мне в лицо, вздымая руки вверх-вниз. Широкие рукава его белой мантии взлетали как крылья аиста. Араринт действительно был немного похож на аиста, такой же острый красноватый нос, красноватые глаза… Обычно у него серые глаза, но сейчас они были красными, страшными. Я не знала, от ярости ли они покраснели или просто от натуги. Надеялась только, что хотя бы глаза наставника не лопнут из-за меня… Как оранжерея.
— О небо! Такого необучаемого мага Порядок в жизни не видел! — крик летел мне в лицо и даже шевелил волосы. Я зажмуривалась, чтобы крик не влетал в глаза. — Ты — катастрофа! Худшее, что могло произойти! Позор рода! Прочь с глаз моих! Прочь!
А потом я уходила и меня провожали молчаливо-осуждающие взгляды учеников и преподавателей. Те, кто не вышел — смотрели из окон.
Я прекрасно представляла, что они думают. Во сне стыд снова жег кожу, будто на каждую щеку положили по тонкому листу раскаленного железа.
Позор рода. Позор отца. Смесок.
«Восемь дорог» я покинула на рассвете. В мешке лежала буханка хлеба — я надеялась растянуть ее до конца пути. По расчетам, я должна была дойти до озера всего-то за три дня.
Шла уже третья неделя дороги. Я даже и не думала, что путешествие настолько затянется. Но периодически у меня просили помощи, и я не могла нарушить ненарушаемое правило. Уже на первой неделе я имела неосторожность разговориться с одной дряхлой старушкой, дамисой Яндинсой из рода Змей. Она попросила донести ей сумку… Так я у той дамисы пять дней проторчала, потому что она говорила «помоги» без остановки — как чувствовала, что я отказать не могу. Еле выбралась… Пришлось вылезти из окна и сбегать ночью, не прощаясь.
