Байка все еще сидел, прижавшись к земле за папоротником. Его огромное тело дрожало от напряжения и невыраженной ярости. Он видел последний взгляд принцессы Арины, полный ужаса и немого вопроса, прежде чем чернота поглотила и ее. Он слышал последний, отчаянный вопль Лили. Запах страха, смешанный с ледяным смрадом Тени, все еще висел в воздухе, щекоча его ноздри.
Но в его душе, впервые за долгую, размеренную жизнь, поднялось что-то большее, чем инстинкт. Это была не злость, не ярость охотника. Это была огромная, всепоглощающая жалость. Жалость к этим ярким, смеющимся девушкам, которые всего мгновение назад радовались солнцу, а теперь были во власти чего-то невообразимо страшного и холодного. Жалость к их слезам и крикам. Жалость к их беззащитности.Инстинкт все еще нашептывал: Тише. Сиди. Они не видели тебя. Ты в безопасности.
Он, Байка, лесной великан, боялся шума и суеты. Боялся людей с их железом и огнем. Но эта черная Тень… она была хуже. Она была сама Смерть и Холод. И она унесла тех, кто принес на его опушку смех и солнечный свет. Унесла туда, откуда нет возврата.
Медленно, с невероятным усилием, преодолевая дрожь в лапах, Байка поднялся. Он не побежал вглубь леса. Он сделал шаг вперед, к опушке, к мертвой полосе на траве. Его темные глаза, полные немого ужаса и зарождающейся решимости, смотрели туда, куда исчезла Тень с ее пленницами. В его груди, рядом с леденящим страхом, теплился крошечный, но упорный огонек. Огонек жалости, который требовал действия. Он не знал, что может сделать один медведь против такой силы. Но он знал, что должен что-то сделать. Он не мог просто уйти и забыть. Не мог оставить их там, во тьме.
С тяжелым, глухим вздохом, больше похожим на стон, Байка двинулся вдоль опушки, держась в тени деревьев. Его путь лежал не домой, в уютную ложбинку. Его путь лежал вслед за исчезнувшей Тенью, в сторону мрачных болот и Тридевяти земель. Он шел медленно, осторожно, но неуклонно. В его душе бушевала буря страха и нерешительности, но над ней, все ярче, горел одинокий маяк: Им так страшно. Их так жалко.
Великий Лес, его дом, его защита, оставался позади. Впереди лежала неизвестность, пахнущая тленом и опасностью. И огромный бурый медведь по имени Байка, нарушив все свои правила, шел ей навстречу. Потому что доброе сердце, даже если оно бьется в груди лесного великана, иногда сильнее самого глубокого страха.
Глава 2: Слезы за Решеткой и Доброе Сердце
Путь, по которому последовал Байка, вел не в глубь знакомого леса, а в его самую мрачную, заброшенную окраину. Воздух быстро изменился. Сладковатый аромат хвои и цветущих трав сменился тяжелым, болотистым смрадом. Земля под огромными лапами стала зыбкой, предательски хлюпающей. Кочки, поросшие чахлым багульником и клюквой, чередовались с черными, маслянистыми лужами, в которых пузырился зловонный газ. Деревья здесь были искалеченные, с кривыми, будто скрюченными от боли стволами, обвитые серым лишайником, похожим на погребальные саваны. Листва была редкой, блекло-зеленой, пропускающей лишь унылый, серый свет. Тишина здесь была иной – не мирной лесной, а гнетущей, мертвой, прерываемой лишь редким кваканьем невидимых лягушек или жутковатым всхлипом какой-то болотной птицы. Этот край называли Топи Бездольные, и Байка всегда обходил его десятой дорогой. Сегодня он шел прямо через него, по едва заметной тропинке, оставленной, казалось, самой Тенью – выжженная полоса на чахлой траве и мхе все еще была видна.
