Но плач не умолкал. И тогда Байка решился. Он опустился на брюхо и, как огромная, бурая ящерица, пополз вдоль узкой полосы берега к основанию скалы под проломом. Камни были скользкими и холодными. Запах тлена и сырости становился невыносимым. Он прижался к скале, под самым темным провалом, и замер. Отсюда голоса были слышны отчетливее.
– А я бы отдала все свои платья за кружку теплого молока, – вздохнула Милана. Послышался слабый, горький смешок.– …не могу больше… – всхлипывал тонкий голосок. – Хочу домой… к маме… Здесь так пахнет… и холодно… – Тс-с-с, Лилечка, – послышался более спокойный, но усталый голос. София. – Не плачь, милая. Ты же храбрая девочка. Папа с мамой обязательно нас найдут. Короли уже ищут. – А если не найдут? – голос Миланы дрожал. – Эта… эта штука… Она же неживая! Мечи сквозь нее проходят! Как с ней сражаться? – Всему есть предел, Милана, – прозвучал твердый, властный голос Эльвиры, но в нем тоже слышалась усталость. – И у магии, и у зла. Мы должны верить и… ждать. И не терять надежду. И не плакать, Лиля. Слезы радуют только нашего похитителя. – Но я боюсь! – простонала Арина. Байка узнал ее голос, обычно такой звонкий, а теперь хриплый от слез. – Здесь так темно… и эти звуки… Скрипит что-то… Стучит… Как будто сам замок живой и злой. И голодно… Я даже кусок этого… этого черствого хлеба съела бы…
Байка осторожно приподнялся на задних лапах. Пролом был достаточно широким и низким. Внутри горел тусклый, колеблющийся свет – не яркий огонь, а скорее бледное, зеленоватое сияние, исходившее, видимо, от какого-то камня или светильника на стене. Он давал достаточно света, чтобы разглядеть то, что было внутри.
Это была темница. Небольшая, вырубленная прямо в скале пещера или камера под замком. Стены были грубо обработаны, мокрые, покрытые плесенью и скользкими подтеками. Пол – грязный камень. В дальнем углу виднелась дверь – массивная, окованная черным железом, с маленьким зарешеченным окошком вверху. Но самое главное – решетка. Толстые, ржавые прутья, вмурованные в камень, отгораживали часть камеры у самого пролома, где сидели пленницы.
Их было пять. Байка узнал их всех, хотя они выглядели совсем иначе, чем на солнечной поляне. Яркие платья были выпачканы в грязи, порваны, помяты. Волосы растрепаны, лица бледные, заплаканные, под глазами темные круги. Они сидели на голом, холодном камне, прижавшись друг к другу для тепла.
Принцесса Лиля, самая маленькая, прижималась всем телом к Софии, пряча лицо у нее на груди. Ее худенькие плечики вздрагивали от тихих рыданий. София гладила ее по голове, но ее собственное лицо было напряженным, глаза смотрели в пустоту с выражением тщетных попыток придумать выход.
Милана сидела, обхватив колени руками, и глядела на мокрую стену. Следы слез блестели на ее щеках. Ее альбом, ее карандаши – все осталось там, на опушке. Теперь не до рисунков.
Арина сидела на корточках, упершись кулаками в камень по бокам от себя. Она глядела прямо на решетку, и в ее глазах, широко открытых, горел не угасший до конца огонек бунта. Но и страх читался в каждом ее напряженном мускуле.
Эльвира сидела прямо, как на троне, даже здесь. Ее платье цвета сливы было самым темным, и грязь на нем была менее заметна. Она смотрела на запертую дверь, ее губы были плотно сжаты. Она пыталась сохранить достоинство, опору для других, но тень отчаяния лежала и на ее лице.
