Командир утомлён; не здороваясь, он приступает к делу:
– Вы кто? Были в «Заре»? Почему покинули? Дезертир? В отряд? Нет, только через комендатуру. Проверим.
Попутным такси еду в военную комендатуру ДНР.
– Да разве вы, русские, люди?! В вас же ничего человеческого нет! – водитель такси отпускает эту реплику, не адресуя её ни к кому из присутствующих.
В машине кроме меня едут поддатый дед и объёмная, агрессивно наштукатуренная женщина. Маневрируя между воронками и сожжённой украинской колонной, мы несёмся в Снежное. На землистом, исчерченном морщинами лице таксиста удивлённо-озлобленное выражение. Это первые слова, которые я слышу от местного жителя.
До военной комендатуры добираюсь уже к вечеру. Место, где она находится, называется «на Фуршете»: название обусловлено соседством с одноимённым рестораном. На крыльце двухэтажного кирпичного здания объясняю первому же попавшемуся вооружённому человеку, что ищу коменданта. Но коменданта на месте нет, и меня заводят в штаб, который, оказывается, расположен в соседнем крыле. Помещение бывшего банкетного зала заставлено столами. Они покрыты топографическими картами и уставлены отрывисто гавкающей армейской связью. За столами в усталых позах сидят военные. Чувствуется, что люди заняты тяжёлым, но любимым делом. Представляюсь и излагаю ситуацию в духе лёгкой кляузы на Второго. Мужчина, стриженный бобриком, прихлёбывает чай из стакана в мельхиоровом подстаканнике и, скорее, чтобы немного разгрузиться, чем принять во мне участие, откликается:
– Второй не взял? Вы из Норильска?! – переспрашивает он с недоумением. Присутствующие вяло улыбаются.
– Во дожили! Уже не берём добровольцев! Кто вы по ВУСу[7]? Связист? Ничего не помните?! Жаль, очень жаль! Связисты нужны. Ну не помните, тогда в пехоту, в окопы. Ладно, подождите коменданта, Николаича, он вас устроит. Подождите на улице. Здесь уши греть не надо.
Выхожу. Через минуту обо мне забывают.
Где-то неподалёку грохочет. От нарастающего раската дрожат земля и стены. Снующий около штаба люд разом останавливается и поворачивается в сторону грохота. На крыльцо высыпает «генералитет». Командиры заметно спокойнее остальных. Мне слышны их реплики:
– Из-за террикона бьют… Двести? Не меньше… Откуда подтянули?
Все напряжены. Но разрывы больше не повторяются, и штабная маета идёт своим чередом.
Запрокинув голову, смотрю на небо. Разгорающийся Млечный Путь висит надо мной. Холодает.
* * *
Мёрзну. Тёплая толстовка осталась в такси. Все двадцать километров пути от КПП до города я ожидал обстрела и нервничал. Прощаясь на «Мариновке», Денис предупредил, что дорога на Снежное хоть и тыловая, но обстреливается отступающими от Саур-Могилы украми. Я так обрадовался, доехав до места, что выскочил из машины, забыв в ней свою толстовку. Теперь натягиваю на себя всё, что осталось, – вторую майку. Помогает мало.
Артём, дневальный по штабу, ведёт меня в столовую. Мы шагаем по тёмному городу: уже час, как Снежное полностью обесточено. Ужинаем при свете светодиодных фонарей. После «первого» – кашеобразной массы, ингредиенты которой невозможно определить на вкус, хочу сразу перейти к чаю с хлебом, но не успеваю. Немолодая сутулая женщина ставит передо мной тарелку с картофелем в бульоне. В похлёбке плавают кости и волокна мяса.
– Немного не доварилось, свет отключили. А газ закончился – баллоны со вчера пустые. Кушайте, – устало жалуется она. Боясь обидеть кухарку и своих сотрапезников, давлюсь холодной, полусырой картошкой. Пока, преодолевая спазмы, я глотаю «второе», чай заканчивается.
