– Дарья, это ты хай подняла?
– Я. А ты сомневался?
Пить Семён не перестал, но в «пансионатах» больше не отдыхает. Так– то, моя хорошая. Пока мать жива…
Кодирует она его. Стоит, вообще– то, не дорого. Меньше десятки. Даже с пенсии можно за год накопить. Семён сам не хочет пить. Значит, не всё ещё потеряно. Говорят, человек алкоголиком рождается. А мне кажется, это распущенность… Впрочем, не до алкогольных проблем. Наверное, о себе стоит подумать. Выходит, что? Алёнка за меня взялась? У неё всё есть. Муж прекрасный. Достаток в семье – выше крыши. Зачем ей моя халупа? И чем мы с отцом ей помешали? Меня содержать не надо. Я в жизни иждивенкой не была. Всё, что было ценного в моём доме, давным-давно ей же и отдала. В жизнь её не лезу. Себе на голову не даю садиться? Неудобно от подружек, что мать в её доме не бывает? Так подружки не лучше.
Что же, всё-таки, происходит?
Закипел чайник. Свистел, аж захлёбывался… Соловей-разбойник, а не свисток! Напугал меня. Ладно, сначала поем, а уж потом… А уж потом, конечно, сразу всё пойму!
Как же! Держи карман шире, а то гениальные мысли мимо пролетят!
Н..нда! В холодильнике пустовато… Грех мне жаловаться, пенсия хорошая – лекарства дорогие! «Только голодный художник способен творить…!» – Вспомнила чью– то фразу. В таком случае у нас половина пенсионеров – творцы. Смех, да и только!
И всё же, что происходит?
Съесть, что ли, бутербродик? А утром что? Опять кашу? И сегодня кашу, и завтра кашу, и вчера кашу… А лучше и сегодня икру, и завтра икру, и всегда икру… Размечталась!
Алёнка любила икру. На предприятиях заказы давали. Это когда ещё предприятия были… К праздникам привозили. И не к праздникам иногда… Мы с Семёном всегда покупали. Дорогие, правда. Так ведь для ребёнка! Рыбные хорошие были. И выбрать разрешали. Алёночка севрюгу любила и икру. Можно было и красную, и чёрную взять. Мы покупали. Правда, потом на пирогах и блинах «сидели». Я– то ничего, а Сеньке тяжеловато приходилось. Ему мяса хотелось. Бывало, сварю бульон, мясо проверну, яиц побольше положу и с отварным рисом перемешаю. Блинчики напеку – вот тебе и обед! Бульон с блинчиками, а блинчики– то с начинкой! Что ещё надо?
Сеня молчал, ни..че..го не требовал! По полгода в командировках сидел. Зарплата плюс командировочные…! Мы Алёнку каждый год на море возили. Она у меня выхоленная была. Щёчки упругие, розовые; ножки длинные, крепенькие. И училась отлично.
Моя мама очень красиво вышивала, да и шила неплохо. Я худенькая. Из моих платьев мало что получиться могло. Да и платьев у меня было – раз, два и обчёлся. Мама чем– чем, а худобой никогда не страдала. Из своего Алёнке и перешивала. И так здорово всё получалось! Мама сошьёт платьице и гладью вышьет! Помню, из своей юбки сшила сарафанчик и жилетик. И клубнички на них вышила. По тёмно-коричневому фону алые ягоды! На улице все оборачивались, даже мужчины. Ребёнок у меня очень милый был. Выросла – ещё красивее стала. Лицо белое, глаза яркие… А стройная какая!
Может, ватрушку съесть? Хватит уже! Утром одной кашей давиться придётся. Что– то есть хочется… По– моему, где– то морковка была… Вот она! Сейчас натру с майонезом… Так всё– таки, что же происходит? То отца в богадельню, то мне веник роз…
Что..же..про..ис..хо..дит?
Морковь какая– то не сочная. Наверное, мне ровесница… Не пойму, что ей от нас надо? А что я, собственно, вопрошаю? Два плюс два сложить не могу! Сенькина квартира и моя – девяносто квадратов. У Семёна вообще в центре. Да и у меня неплохо. Живу между двумя станциями метро – в пяти минутах от одной и в семи от другой. Окна во двор. Из двух наших можно сделать хорошую двушку. Где-нибудь на Соколе. Там ещё сталинские дома стоят и сносить их никто не собирается… Что ж, Елена Семёновна! Будет Вам двушка в сталинском на Соколе! Сегодня что у нас? Четверг? До воскресенья успею.
