– Григорий Яковлевич, это ошибка. Они разберутся и отпустят. Сын ни в чём не виноват. А невестка в положении. Она и из дому-то почти не выходит. У неё сильный токсикоз.
– Хорошо, Ирина Васильевна, в районе дождётесь сына и невестки. А сейчас собирайтесь…
– Нет, я не поеду. Буду дома ждать.
– Ирина Васильевна, приведите к нам хотя бы ребёнка.
Мамин голос:
– Вы не беспокойтесь, я за Ниночкой буду ухаживать, как за своими детьми.
– Александра Кузьминична, спасибо вам, но вы преувеличиваете. В чём можно обвинить Ниночку? Она ещё и читать-то не умеет.
– И всё-таки, Ирина Васильевна, девочка должна жить у нас.
– Нет, Григорий Яковлевич, это лишнее. Я завтра пойду хлопотать. Вы уж, Александра Кузьминична, не посчитайте за труд, если задержусь, заберите Ниночку из садика.
– Конечно, Ирина Васильевна. Всё сделаю. А лучше бы к нам…
– Спасибо вам. Пойду я…
На следующий день Ниночка, как всегда, в отглаженном платьице, с бантиками в косичках, пришла в детский садик.
Наша группа играла во дворе в «Угадайку». Воспитательница задавала вопросы, а дети хором отвечали. Заскрипела калитка, и во двор вошли два взрослых дяди – в чёрных кожаных пальто и в чёрных шляпах. Между ними шла Ниночкина бабушка.
– Ниночка, где твоё пальтишко?
– В шкафчике.
– Беги, деточка, забери его, и мы поедем к маме и папе. Эти дяди очень хорошие. С ними и по едем…
Голос пожилой женщины дрожал. Дрожали и руки. Женщина обнимала внучку и было в её движениях столько горя и растерянности, что даже малые дети притихли. К Ниночке подошёл мальчик из старшей группы.
– Прощай, Ниночка.
– Заберите ребёнка! Не сказал – пролаял «хороший» дядя.
Воспитательница срывающимся голосом сказала первое, наверное, что пришло ей на ум.
– Дети, прогулка закончена. Пора обедать.
Вообще-то мы гуляли после завтрака. Не прошло и двадцати минут, но никто из детей не задал ни одного вопроса – выстроились парами и пошли в пристройку, служившую столовой. Нам подали чай, белый хлеб с маслом и песочком, и по половинке большого яблока.
Больше я Ниночку не видела. Исчезла вся её семья. Мои мама с папой переживали трагедию, как собственное горе. Даже папа, который прекрасно оценивал обстановку, не мог предположить, что старого человека и маленькую девочку заберут на следующее утро. Помню, что мама плакала и не хотела верить… Девочка росла на её глазах, и для мамы такой поворот событий был непереносим. Мама не понимала, как можно мстить ребёнку? За что?! Родители надеялись отыскать след хотя бы Ниночки. Папа наводил справки и в конце концов получил ответ: все четверо – без права переписки. Это расстрел! Я и сегодня не понимаю: пятилетнего ребёнка что, тоже расстреляли…?!
В чём же была вина родителей девочки перед партией и народом? Ни в чём. Ниночкин папа, учитель географии в школе, носил очки с толстыми стёклами. Почти слепой! Его обвинили в том, что он диверсант, взорвал мост. Мост этот ещё долгие годы стоял, пока его не снесли и не заменили более современным.
А молодая, беременная женщина – Ниночкина мама? Пожилая женщина и маленькая девочка? Мирные люди – какие они диверсанты? Их просто убили. По доносу мерзавца! И я верю и надеюсь:
НЕТ И НЕ БУДЕТ ПРОЩЕНИЯ ЗА ДАВНОСТЬЮ ЛЕТ! НЕТ И НЕ БУДЕТ ПРОЩЕНИЯ УБИЙЦАМ!
Есть люди, которые верят, что послевоенные дети в нашей стране жили счастливо. Не верьте, это не так. Как-то все забыли, какой была война. Солдат несколько раз на дню шёл в атаку. И так четыре года… Четыре года шёл на смерть! Это в песнях и сказаниях всё красиво и героически. На самом деле, чтобы человек не сошёл с ума от бесконечного ужаса, выдавались перед боем сто граммов наркомовских. Боец привыкал к этим ста граммам и спившихся мужчин после войны было очень много. Да что тут говорить?! Человек вернулся живым! И надеялся на счастье. Многие мужчины вернулись искалеченными войной. Большинство не имело образования и хоть какой-то специальности. Неквалифицированный труд стоил копейки, да и интеллигенция не зарабатывала приличных денег. Послевоенное поколение детей было дурно одето и не очень-то сытно накормлено. Строился развитой социализм, который, конечно же, всех должен был накормить и осчастливить! Справедливости ради, надо заметить: послевоенные продукты отличались прекрасным качеством! Вся еда – от хлеба до деликатесов, была абсолютно натуральной. Картошка, пожаренная на свинине, чем не еда? Только не у всех на это денег хватало.
