Мордвин - страница 5
После войны жизнь стала налаживаться. Папа остался жив, защитил диссертацию, и семимильными шагами продвигался по служебной лестнице. Казалось бы, счастливая семья. Всё отлично! Да уж, отлично…
Из финского домика мы переехали на Гражданскую улицу. Квартиру дали четырёхкомнатную, с ванной и титаном; на кухне стояла печка – голландка, которую топили дровами. И даже в детской комнате была печь! Жаль, что её через какое-то время сломали. В финском домике с нами жили две бабушки – одинокая учительница и просто ничья бабушка. На Гражданскую переехала только старенькая ничья бабушка. Видно, учительница к тому времени умерла. Просто нам, детям, не сказали. Уехала бабушка…
Отчётливо и ярко помню себя и всё происходящее, начиная с самого страшного события моего детства. Мне едва исполнилось семь лет и в сентябре я должна была пойти в первый класс. Март месяц 1956-го года. Папа – секретарь мордовского обкома КПСС. Скоро посевная и папа летит в командировку в район.
Вечер, мама занимается каким-то рукоделием. Я листаю интересную книгу с картинками. Помню название этого детского журнала: «КРУГЛЫЙ ГОД». Мир и покой в доме. Всё прекрасно. Звонок в дверь… Мама побледнела…Глядя на неё, испугалась и я. Помню, что пришло очень много людей. Знала я только дядю Ваню Астайкина (Ивана Павловича – председателя совмина МАССР) и его жену – тётю Машу (Марию Фёдоровну).
Астайкин – Сашенька, Григорий Яковлевич попал в авиакатастрофу. Мама – Он жив? Астайкин – жив, но тяжёлый. Мама – Я выезжаю! Мария Фёдоровна (обнимает маму за плечи) – Саша, завтра организуют… Сейчас уже ночь. Григорий Яковлевич в больнице. Помощь оказана…
Я поняла одно: мой папа умрёт, и у меня больше никогда не будет папы…! А дальше – страх! Не детский. Жуткий…!
Мама выходила папу. И инструктору обкома, который летел с папой в командировку, тоже помогала. Лежали оба в одной больнице, в одной палате… Папа выжил. И опять, только благодаря маме.
Кто бы мне объяснил, а я бы поняла, справедливость на свете существует?! Папа прошёл через все испытания: сиротское детство, с шести лет работал, ушёл добровольцем на фронт, награждён высочайшими орденами! Заслужил орден Ленина в тридцать три года! В его жизни не было блюдечка с голубой каёмочкой. Всё, что папа имел, он заработал сам и только сам – своим умом, своим трудом, своей высочайшей моралью!
Может быть, провинилась моя мама? Провинилась??!
Да моя мама, умница и красавица, не делала разницы между своими и чужими детьми. И просто любила и уважала людей.
После войны было очень много нищих. Никому мама не отказывала. И никогда! Не подавала объедки. Отрезала большой ломоть пшеничного хлеба и прибавляла всё, что было в доме: кусок мяса, пироги, варенье, сливочное масло. Мама кусок масла заворачивала в капустный лист – чтобы не испортилось. На всю жизнь запомнила!
Уважаемый читатель! Я живу не в вакууме, не на другой планете, и многие годы задаю себе вопрос: таких людей, какими были мои родители, на свете много ли? Сомневаюсь…!
Стариков и детей мама обязательно приглашала в дом и кормила обедом. И если в это время кто-то из нас ел, то сидели мы все за одним столом. И обед для всех был одинаков! Меня всегда удивляло, что детишки поев, особенно варенья с чаем, тут же за столом и засыпали. Сейчас-то я понимаю, что нищие дети редко были сыты. Помню, мама покупала много всякой тары. После войны никаких банок не было. Ничего не было. Мама на рынке договаривалась с селянами, и ей привозили прямо домой много страшненьких глиняных горшочков. В них она наливала варенье – как правило, чёрную смородину. Витамин «С»! И эти горшочки с вареньем раздавала детям-сиротам. У нас меньше десяти человек вечером ужинать за стол не садилось. Кто были эти люди? Понятия не имею! Я уж не говорю про родственников. После войны жилось голодно, и малознакомые люди приходили к нам поесть. Родители всё понимали, и никому не отказывали.