С сумерками дом погружался во всепоглощающую тьму, нарушаемую лишь мерцанием керосиновой лампы, и это было одновременно и таинственно, и немного страшно. «Больше всего я любил смотреть, как переносят лампы. Настоящие тяжёлые лампы… Их несут из одной комнаты в другую, и они отбрасывают изумительные тени на стены… Переходя из одной комнаты в другую, будто там всё было намазано мирром, я вдыхал запах старой библиотеки, который ценнее всех ароматов мира».
Маленького Антуана (в семье все звали его Тонио) замок привлекал как пещера Алладина, но вход детям во многие из комнат был закрыт.
Вечерняя молитва, как и в большинстве французских (особенно сельских) семейств того времени, была частью ежедневного ритуала. Личная горничная графини обычно посылала свою маленькую внучку, чтобы объявить: «Госпожа графиня, настало время вечерней молитвы». С подсвечником в руках графиня возглавляла процессию в часовню, где она одна имела право восседать на мягкой подушке, в то время как остальные обращались к Всевышнему с жёстких скамей из дуба. Значительно позже, в последней незаконченной книге «Цитадель», образ графини Трико воплотится в Берберского вождя, патриарха Ветхого Завета, короля-философа…
Соблюдение старых обычаев не было утомительным занятием и нравилось Антуану. У него складывалось уважительное отношение к ритуалам и обрядам, которые упорядочивали хаос существования. Повзрослев, он напишет в своей первой книге: «Чтобы существовать, надо окружать себя традициями, и эти традиции необходимо сохранять».
Снаружи было значительно свободнее и интереснее. За домом – огромный парк, за парком простирались поля, некогда принадлежавшие его роду. Таинственный сеновал с одуряющими запахами и загадочными шорохами, конюшня, хлев – казались целыми мирами. Сохнувшая трава издавала опьяняющий аромат; раздавались шорохи, как будто в сене кто-то затаился. Под стреху залетали ласточки; в парке жили кролики и шныряли крошечные мыши. Над клеверными лугами молниями проносились огромные хищные стрекозы с прозрачными крыльями, проплывали яркие нарядные бабочки.
Ручей был отдельной волшебной страной. Нагретая южным солнцем прозрачная вода текла к реке, хотя казалась неподвижной. На дне пестрели яркие камешки, тускневшие, высыхая на ладошке; сновали серебристые рыбки, прятались в ил мелкие водяные крабики. И этот запах – запах летней воды! Мальчик вдыхал его полной грудью и не мог надышаться.
Из густых прибрежных кустов, казалось, кто-то за ним наблюдал, и Тонио нарочно пугался, вызывая в себе сладкую дрожь: он знал, что защищен, любим, что ему всегда придут на помощь. Когда младший брат Франсуа подрос, они стали вместе исследовать окрестности и вместе пугаться, это было так здорово!
И потом, повзрослев, Антуан постоянно возвращался воспоминаниями к местам своего детства, с острым чувством ностальгии и ощущением былого счастья. В «Планете людей» он писал: «Был где-то парк, заросший темными елями и липами, и старый дом, дорогой моему сердцу… Он существует, и этого довольно, в ночи я ощущаю его достоверность».
Будущему писателю и лётчику повезло воспитываться в многодетной семье, ощущая себя частью большого и дружного целого.
В самом отдалённом конце парка, в зарослях сирени, каждый из детей выстроил собственный «дом» из веток, мха и листвы. В них были устроены даже очаги из камней! Старшие девочки Мари-Мадлен и Симона устраивали кроличьи бега и соревнования на скорость улиток. К животным и цветам все дети испытывали особую нежность. Мари-Мадлен даже отказалась обрезать розы, потому что им больно.
