Маленьких.
Детских.
Каждый отпечаток был четким, будто кто-то недавно прошел босиком по луже, а затем зашел в их спальню. Следы вели от двери прямо к его стороне кровати – и обрывались у самого края, будто тот, кто их оставил, стоял рядом с ним, пока он спал.
Дэвид резко вскочил, отпрянув назад.
– Софи?! – позвал он громче, озираясь по сторонам.
Но комната была пуста.
Только следы.
И странный запах – сладковатый, прелый, как стоячая вода в заброшенном колодце.
Он сделал шаг вперед, наступая прямо в мокрый след.
Из коридора донесся звук.
Тихий.
Едва уловимый.
Смех.
Детский.
Дэвид застыл, чувствуя, как волосы на затылке медленно поднимаются.
Где-то в доме что-то смеялось.
И это что-то явно не было Лорой.
Пробуждение дома
Дэвид спустился на кухню, всё ещё не оправившись от ночного кошмара. Воздух был густым и тяжёлым, пропитанным запахом гари – едким, маслянистым, словно что-то горело долго и намеренно.
София стояла у плиты, бледная, с широко раскрытыми глазами. В её руках было смятое кухонное полотенце, а пальцы сжимали ткань так крепко, что суставы побелели.
– Я ничего не готовила, – прошептала она, не отрывая взгляда от сковороды.
На чугунной поверхности дымились три яичницы. Белки почернели по краям, а желтки лопнули, растекаясь вязкой массой, которая застыла в виде глаз – с чёткими зрачками и красными прожилками, будто лопнувших капилляров. Они смотрели в потолок, словно следя за чем-то невидимым.
Лора сидела за кухонным столом, медленно ковыряя ложкой в тарелке овсянки. Каша остыла, образовав на поверхности плёнку, но девочка, казалось, даже не замечала этого. Её взгляд был прикован к обоям возле стола.
– Мам… – она вдруг подняла глаза, и в них читался немой вопрос. – А кто это нарисовал?
Дэвид обернулся.
Там, где вчера была чистая кремовая стена, теперь красовался детский рисунок – неровными, дрожащими линиями, будто сделанный неуверенной рукой. Кривой домик с слишком высокими окнами. Пять фигурок перед ним. Четверо – высокие, с вытянутыми конечностями и рогатыми головами. Пятая – маленькая, с размытым лицом, будто художник стёр его в последний момент.
София медленно подошла и провела пальцем по рисунку. Краска была ещё липкой, оставляя на её коже алый след.
– Лора, ты… – начала она, но голос её дрогнул.
– Я не рисовала, – ответила девочка. Её собственный голос звучал слишком тихо, почти шёпотом, но в нём слышалась недетская уверенность.
Дэвид почувствовал, как по спине пробежал холод. Он резко развернулся и вышел в коридор – и тут же замер.
В стене, прямо напротив гостиной, зияла первая трещина.
Но это была не просто трещина в штукатурке.
Это был разлом.
Зубчатые края, будто стену разорвали изнутри – не инструментом, а когтями. Внутри, в темноте, что-то шевелилось.
Дэвид наклонился ближе, несмотря на то, что всё внутри него кричало бежать.
Из глубины трещины пахло – мокрой землёй, плесенью и чем-то ещё… сладковатым, как разлагающиеся цветы.
И тогда он услышал.
Шёпот.
Тонкий, едва уловимый, будто доносящийся из-под земли.
– «Мы проснулись…»
Дэвид отпрянул.
В тот же миг трещина расширилась.
И в темноте за ней что-то зашевелилось.
Исчезновения
К обеду в доме начали пропадать вещи.
Первой исчезла зубная щетка Лоры – розовая, с синими звездочками, которую они купили всего неделю назад. София перерыла всю ванную, заглянула под раковину, проверила каждую полочку – ничего.
– Может, ты куда-то её переложила? – спросил Дэвид, но Лора только покачала головой, её глаза были округлены от страха.
