Анна Леопольдовна, укутанная в тяжёлую шубу, подбитую соболиным мехом, с интересом наблюдала, как резвятся молодые люди, катаясь с откоса, и потянула тётушку за рукав:
– Я тоже хочу прокатиться.
– Нет уж, голуба моя! – пресекла её желание на корню императрица, – Сиди теперь смирно. Ты в своём чреве наследника престола носишь. Не дай бог, чего там с тобой на горке приключится!
Анна обиженно надула губы:
– Теперь мне что же, и пошевелиться лишний раз нельзя?
– Нельзя, – категорично отсекла все препирательства государыня.
Принцесса глубже залезла носом в шубу и начала тихо всхлипывать.
– Анна! – тут же услышала она гневный окрик тётушки, – Прекрати реветь! О ребёнке подумай!
Принцесса закатила глаза:
– Да что ж такое…
Юлия заботливо погладила её по спине:
– Не переживай. Хочешь, я тоже не пойду кататься?
Она покосилась на подругу:
– Спасибо, – и вздохнула, – Только ты-то чем виновата? Иди, прокатись.
Юлия, плохо скрывая радость, вылезла из тяжёлой шубы:
– Ну, тогда я только один разочек. Можно?
– Иди уже.
На склоне, приготовившись скатиться, усаживались в салазки Мария Волынская и Екатерина Кантемир. Маша, завидев фрейлину Менгден, поманила её рукой:
– Юлия! Идём с нами! У нас в салазках место есть!
Она радостная подбежала и уселась третьей позади.
– Эге-гей! – вдруг налетел откуда-то Голицын, хватаясь на верёвку их салазок, – Подтолкнуть вас, девчата?
– Да! – обрадовались Маша с Катей.
Митяй обошёл салазки и неожиданно увидел сидящую позади Юлию. И опешил:
– Простите. Госпожа Менгден, Вы не возражаете?
– Нет, не возражаю, – ответила она, глядя ему в лицо.
– Ну, тогда поехали-и-и! – зычно крикнул он, упершись в край с деревянными рейками, и взял разбег.
– Ааааааа, – хором завизжали девушки, устремляясь навстречу ветру.
Митяй разогнал салазки и в последний момент передумал и запрыгнул тоже, навалившись сзади, и подмял под себя сразу и Юлию, и сидящих впереди Машу с Катериной. И со всей этой кучей-малой салазки с нарастающей скоростью понеслись вниз.
У всех четверых захватило дух оттого, что перед глазами всё полетело кувырком, а в лицо засвистал ветер со снегом. А Митяй, чтоб не вывалиться на ходу, ещё крепче обнял Юлию и даже прижался щекой к её щёке.
– Аааа-ооо-ууу, – в панике кричали все на разные голоса, неистово хватаясь друг за друга.
В конце пути они плавно вписались в мягкий сугроб и все вчетвером вывалились, дружно за борт, громко хохоча, забарахтались в снегу.
– Голицын! Ты сумасшедший! – отхлестала его муфтой Маша Волынская, – Я думала, мы разобьёмся!
– Я чуть не умерла со страху, – призналась Катерина и, скатав снежный колобок, запустила в Митяя.
– А давайте его в снегу закопаем! – озорно предложила Юлия, угрожающе поправляя рукавицы.
– Точно! – поддержала Маша, – Ну, Голицын, берегись!
И все втроём дружно набросились на него, повалив в сугроб. Митяй хохотал, извивался ужом, и вырывался, как мог:
– Эй, девчата, вы чего? Перестаньте! Я щекотки боюсь!…
Но они безжалостно изваляли его в снегу, так, что снег попал за шиворот и заструился по спине. Он не остался в долгу – перетискал всех троих и закидал снегом. Наконец, все умаялись и уселись, весело хохоча друг над другом и вытряхивая снег отовсюду; из рукавичек, из валенок и из-за шиворота. Голицын, с алым румянцем во всю щёку, вскочил, откопал салазки и бросил боевой клич:
– Ну, что? Скатимся ещё раз?
Девчонки переглянулись:
