ЖЕНЯ
—
Ян, скажи что-нибудь.
Сухощавый
мальчишка со всклоченными темно-каштановыми волосами идет на контакт после
нескольких попыток пробиться через восковую скорлупу, вынудившую его застыть в
одной позе на неопределенное время, и медленно возвращается к реальности. Я с
облегчением роняю голову, положив ладони ему на колени.
—
Дорогой, что случилось? Ты напугал Анютку…
Ян
переводит на меня затуманенный взгляд, отражая светло-карими глазами не
поддающееся описанию изумление, будто он увидел нечто, что выходит за рамки его
понимания.
Я
пугаюсь еще больше, когда он пробует что-то мне сказать, однако с вяло
шевелящегося рта ребенка так и не слетает ни звука. Из накладных наушников,
которые я стянула с ушей Яна пару минут назад, с трескучим шипением орет
музыка. Он хотел заглушить свои мысли?
—
Как у вас дела? — к распахнутой двери, которая ведет из его комнаты в общий
коридор, пристраивается Марк.
Я
отправила к нему и Аделине расстроенную странным поведением брата Аню, чтобы те
ее успокоили, пока я тут разбираюсь с каменным изваянием, в которое превратился
наш старший.
Ян
моментально напрягается, становясь похожим на натянутую скрипичную струну, и
так резко садится к нему вполоборота, что Марк даже пошатывается от
неожиданного зрительного столкновения. Юное лицо с еще детскими чертами вдруг
грубеет от враждебности, с которой он буравит отца.
—
Уйди, — сдавлено рычит сын.
—
Ян! — с неодобрением восклицаю я.
Он
не обращает на меня внимания и, подчиняясь спонтанной агрессии, вдруг
вскакивает с кровати, рвется к отцу, чтобы вытолкнуть того из комнаты, после
чего разворачивается ко мне и озлобленно выкрикивает:
—
Ты тоже уходи!
—
Ян… — ошарашено произношу я.
—
Я не хочу вас видеть! Ни папу, ни тебя! — он хватается за дверную ручку,
дергает на себя. Дверь с громким хлопком ударяется о стену. Марк стоит на том
же месте, что и несколько секунд назад, когда чуть не получил этой же дверью по
носу. Я читаю в глазах мужа неподдельный страх за эмоциональное состояние
нашего ребенка.
Раньше
с Яном никогда подобного не происходило. Он не срывался, не повышал голос и не
выставлял нас из комнаты.
Что
побудило его к бунту?
Что
случилось за столь короткий промежуток времени и вывело его из равновесия?
—
Родной, прошу, поговори со мной, — я не могу оставить все, как есть, хотя умом
понимаю, что должна дать ему остыть и для начала выйти из комнаты, как он
просит. Но эта здравая мысль звучит в голове искаженным отголоском другой:
саднящей, как заноза, и пульсирующей, как свежая рана. Если я оставлю его
наедине с бушующими эмоциями, он сделает что-нибудь безрассудное, навредит себе
или замкнется… Если уйду, упущу шанс помочь ему.
—
Я не хочу ни о чем говорить! — упирается сын, отступая в угол комнаты и
демонстративно увеличивая дистанцию между нами.
Я
протягиваю к нему трясущиеся руки.
—
Ян…
—
Женя, не спорь с ним, — вмешивается Марк.
Непоколебимо
сдержанный голос мужа стоит в ушах стальным звоном. Он входит в комнату нашего
сына, оборачивает руку вокруг моих плеч и выводит в коридор. Я отуплена
непониманием происходящего, поэтому не сопротивляюсь и волочу ногами в заданном
направлении. За нашими спинами вновь гремит дверь, которую с яростью
захлопывает Ян.
