«Нет»
— подсказывает внутренний голос. Звучит твердо и с толикой скорби, как будто
глубоко внутри я знаю, что придется оплакивать в будущем.
То,
что вывело Яна из себя, не могло быть скулежом от ожога и ушиба мизинцем о
ножку стола.
Безотчетно
прижимая к себе Аню, я перевожу взгляд на Аделину. Вовсе не жду, пока она
созреет для объяснения такого же смехотворного, какое выдал Марк, или сочинит
историю правдоподобнее. Мне просто интересно взглянуть на нее. Мне необходимо
убедиться, что ей, по крайней мере, стыдно смотреть мне в глаза.
Я
смотрю на ту, кого любила, как родную. Пусть я не была ей матерью всю жизнь,
пусть для нее я мать только на бумажках, и моя роль в ее жизни — не более чем
условность…
Аделина
не успевает отвести взгляд в сторону и попадает в ловушку моего безмолвного, не
имеющего границ разочарования. Она смаргивает слезинку, с той же бесшумностью
признавая вину.
Я
зачем-то смотрю на настенные часы и высекаю на сердце время.
19.45.
Пятница.
В
этот день, в эту минуту мой мир рушится с легкостью карточного домика.
ЖЕНЯ
—
Жень… Женя! — в судорожной спешке Марк идет за мной до самой спальни. — Что ты
задумала? Прошу, давай поговорим. Позволь мне все тебе объяснить!
Я
ускоряюсь и переключаюсь на бег, захлопываю перед ним дверь, щелкаю замком и
под его дикую долбежку, сотрясающей стены, иду в гардеробную.
—
ЖЕНЯ, ОТКРОЙ! — орет он из коридора.
Я
кручусь юлой в поисках чемодана, сдираю с вешалок вещи мужа: пиджаки, свитера,
безукоризненно выглаженные рубашки; скидываю с полок сложенные в аккуратные
стопки футболки, брюки с джинсами, нижнее белье. У моих ног образуется
приличная гора из его одежды, которую я принимаюсь с лихорадочной быстротой и
неряшливостью запихивать в чемодан.
—
ЕСЛИ ТЫ СЕЙЧАС ЖЕ НЕ ОТКРОЕШЬ, Я ВЫЛОМАЮ ДВЕРЬ!
Боже,
я же оставила там Анютку… Совсем одну… На съедение кровожадным монстрам —
непониманию происходящего и всепоглощающему страху. Однако чудовища, настигшие
меня, не дают расслабиться ни на миг и думать о чем-либо, кроме испытываемых
мук. Они прогрызают путь внутрь, ломают кости, рвут органы на мелкие клочья. Я
не могу дышать — из горла вырываются булькающие, надрывные звуки, словно
захлебываюсь в собственной крови.
Это
не просто боль. Это что-то неподвластное описанию. То, что на ум не придет и не
приснится в самом жутком кошмаре. Выворачивающее наизнанку смятение, свербящий
под кожей стыд, что до этих пор жила в какой-то сказке, перемалывающее мозг в
кашицу, точно буровым долото, разочарование в близких людях.
Я
втрамбовываю ногой набросанные как попало вещи Марка, но, честно говоря, мне не
хочется отдавать их ему. Я бы лучше сожгла все до последней пары носков. Вместе
с ним. Вместе с Аделиной. Вместе с этой чертовой кухней, где их застал Ян… Гори
оно все синим пламенем!
В
ноздри ударяет отвратительный запах чего-то гниющего и отсыревшего. Дом, в
котором, как мне казалось, я была в безопасности, тонет в зловонном предательстве.
На секунду мне мерещится, что безупречно-белый потолок, ровные стены
коричнево-бежевого цвета и паркетная мозаика покрыты черной плесенью. Без
единого просвета…
От
тлетворного запаха желудок скручивает сильный спазм.
Я
зажимаю рот ладонью и, спотыкаясь о раскрытый чемодан, бегу в ванную, которая
была нашей с мужем.
Была.
Ванная,
квартира, дача.
Поездки
на отдых, тяжелые болезни, и радость в здравии.
