—
Ч-что на него н-нашло? — заикаясь, спрашиваю Марка в надежде, что ему может
быть известно то, что недосягаемо для меня.
—
Я не знаю, — его растерянное бормотание гулко прокатывается по длинному, ярко
освещенному проходу.
Я
шевелюсь с помощью мужа и вспоминаю, в какой из домашних аптечек припрятаны
успокоительные капли.
—
У него проблемы в школе? — размышляю вслух. — Повздорил с кем-то из знакомых,
друзей?
—
Не знаю, — бубнит Марк, хотя вопросы не были адресованы конкретно ему.
Мы
доходим до гостиной. Анютка выпутывается из утешительных объятий Аделины и
подбегает к нам.
—
Почему Ян кричал? — большие и темные, почти черного оттенка глаза-бусинки
дочери, обрамленные густыми ресницами, излучают незыблемую веру в то, что мне и
Марку, как ответственным и мудрым взрослым, подвластны все секреты вселенной,
так что на такой пустяковый вопрос у нас стопроцентно найдется объяснение.
Какое там… Если чувства
собственного сына — тайна за семью печатями.
Я
ощущаю сильный спазм в груди, сдавливающий ребра до потери дыхания, и
наклоняюсь к Ане, чтобы наши лица находились на одном уровне.
—
Анют, расскажи, что было после того, как вы с Яном вернулись домой.
Она
смотрит в потолок.
—
Ян разговаривал по телефону с Димой…
Дима
— его одноклассник, живет на соседней улице.
—
…Вроде они собирались встретиться и погулять. Я разулась, Ян попросил меня
принести ему воды, потому что ленился снять ботинки. Я отказалась. Ян сказал,
что я бесячая малявка и пошел на кухню сам. Я побежала за ним, грозилась, что
тебе все расскажу, если он не вернется и не снимет ботинки. А потом Ян вдруг
остановился. Я в него врезалась, — Аня трет нос. — Мы слышали шум на кухне.
Кто-то скулил и громко дышал, как будто от боли. Я подумала, к нам забрался
котенок, или щенок, и ему плохо. Хотела пойти и посмотреть, чтобы помочь, но Ян
не разрешил. Больно взял меня за руку, — обхватывает тоненькое запястье,
грустно глядя в пол, — и потащил в свою комнату. Сказал сесть, надел на меня
наушники и включил музыку. Я чуть не оглохла! Мама, Ян меня очень напугал!
Кто-то
скулил.
Кто-то
громко дышал.
В
квартире никого кроме детей и мужа с Аделиной не было.
А
они, как раз когда я пришла, находились на кухне.
Я
смотрю на Марка в полном смятении, не в силах озвучить просьбу внести в рассказ
дочери ясность. В последний миг до того, как его широко распахнутые глаза
фокусируются на мне, я подлавливаю его на переглядывании с Аделиной.
Он
— белее снега.
Она
— багряная, как кровь.
—
Марк, — его имя небрежно слетает с онемевшего кончика языка.
У
него должно быть объяснение.
—
Ах, точно! — Марк бьет себя ладонью по лбу, накаляя обстановку неуместной
беспечной улыбкой. — Я хотел поболтать с Аделиной за чашкой чая. Когда убирал
чайник с плиты, забыл выключить газ. Аделина потянулась за кружками и случайно
махнула рукой над горящей конфоркой. Самое забавное, что я в это время ударился
мизинцем о ножку стола. Каюсь, — перемещает ладонь на сердце и хлопает себя по
груди, — выругался. Наверное, это дети и слышали.
Кто-то скулил, кто-то громко дышал.
На
задворках сознания воет сирена, объявляя тревогу, и мне инстинктивно хочется
перейти в оборонительный режим, чтобы обезопаситься от последствий катастрофы,
который вот-вот настигнет, захлестнет мой мир волной смертельной радиации и
оставит после себя лишь выжженное полотно.
