Флоримон Роберте. был, как-бы сказали сегодня, – министром финансов у Карла VIII. Он был человеком исключительных способностей и знаток международных дел. Кроме того – полиглот, знавший немецкий, испанский и итальянский язык.
Против флорентийской миссии противостояли опытные, хитрые, умные противники, преследующие свои цели.
– Приветствуем посланников славной Флорентийской республики, – произнес король, когда делла Каса и Макиавелли склонились в глубоком поклоне.
Франческо делла Каса, опытный дипломат, начал свою речь с традиционных фраз уважения и дружбы между Флоренцией и Францией. Его задача была деликатной: убедить французского короля взять на себя финансовое бремя военной кампании в Пизе. Во время речи Франческо, Макиавелли наблюдал не за королем, а за его советниками, пытаясь уловить их реакции, понять расстановку сил при дворе.
Король медленно поднялся с трона, и его голос прозвучал холодно и властно:
«Гасконцы вели себя неподобающе и будут наказаны, но это дело касается интересов Флоренции, а французы только помогали ей по собственной ее просьбе, и потому все расходы, связанные с кампанией, она должна нести сама. Между нами, в Милане был заключен договор – Capitoli, и мы будем следовать его букве».
Макиавелли почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он решил попытаться вступить в переговоры и попытаться переубедить монарха:
«Ваше величество, Французское королевство богато и процветает. Возможно, вы могли бы оплатить прошлые расходы и даже сделать еще один шаг навстречу Флоренции – окончательно овладеть Пизой? Тогда можно будет обо всем договориться, а уж за Флоренцией дело не станет, она, слово чести, оплатит все издержки похода!»
Но король был непреклонен. Его ответ прозвучал как приговор:
«Предварительным условием будет возврат прошлых долгов и выплата жалованья швейцарцам. Без этого дальнейшие переговоры бессмысленны».
После официальной аудиенции делла Каса и Макиавелли были приглашены на королевский ужин.
– Синьор Макиавелли, – обратился к нему один из французских придворных, – говорят, вы впервые при французском дворе?
– Да, это моя первая дипломатическая миссия во Францию, – ответил Никколо с легкой улыбкой.
– И каковы ваши впечатления?
– Ваш двор впечатляет своим великолепием, – дипломатично ответил Макиавелли, – но еще больше меня впечатляет политическая мудрость вашего короля.
Придворный улыбнулся, явно польщенный:
– Людовик действительно один из самых мудрых монархов Европы. Его планы по объединению французских земель и установлению влияния в Италии говорят о его дальновидности.
Глаза Макиавелли на мгновение блеснули – он получил ценную информацию о намерениях французского короля.
В течение нескольких недель пребывания во Франции и следование за французским двором стало для Макиавелли подлинной школой политического реализма. Вечером, в своих покоях, он записывал наблюдения: «Двор его величества невелик по сравнению со двором его предшественника Карла VIII и на треть состоит из итальянцев».
Макиавелли понимал, что это пестрое общество постоянно добивающееся внимание французского короля и его министров, искало опоры для заключения союзов своих государств с самым могущественным государством того времени. Все это создавало и постоянно подпитывало атмосферу, отравленную враждой и взаимными подозрениями.
Особенно примечательным и раздражающим послов флорентийской республики было присутствие брата недавно казненного Вителли. Этот человек, движимый жаждой мести, не скрывал своих намерений. В одной из придворных бесед он заявил:
