Кардинал, несколько раздраженный этой театральной сценой, ответил с характерной для него холодной иронией:
«Ты сообщил нам об этом. Это правда. Но мы умрем до приезда твоих послов… Однако мы сделаем все, что потребуется, чтобы кое-кто другой умер раньше нас…»
Эти слова, произнесенные 11 октября 1500 года. В Нанте Макиавелли получил новость, которая изменила весь ход его миссии. Агостино Веспуччи писал из Флоренции:
«Синьория наконец образумилась. Десять тысяч флоринов отправлены швейцарцам в качестве аванса. Король доволен и готов к переговорам».
Эта сумма по тем временам была огромной – годовое жалованье самого Макиавелли составляло всего сто двадцать восемь флоринов. Французы немедленно оценили этот жест. Флоримон Роберте, встретив Макиавелли в коридоре, сказал с усмешкой:
«Видите, мессер Никколо, как просто решаются дипломатические проблемы? Золото – лучший дипломат».
Посол Филипп де Коммин в своих мемуарах отмечал, что Людовик XII лично распорядился послать к герцогу Валентино с требованием прекратить притеснения флорентийцев.
Осень 1500 года принесла Макиавелли тяжелые личные утраты. Весть о смерти отца, Бернардо Макиавелли, застала его врасплох. В письме к брату Тотто он писал:
«Отец умер, не дождавшись моего возвращения. Он всегда говорил мне: «Никколо, помни – в политике важны не слова, а дела. Красноречие без силы – пустой звук». Как же он был прав!»
Затем пришла весть о смерти сестры Примаверы. Горе переполняло его сердце:
«Дела мои пришли в расстройство и пребывают в полном беспорядке. Семья разрушается, пока я играю в дипломатические игры с французами».
Двор переместился в Тур, где Макиавелли дожидался прибытия Пьетро Антонио Тозинги. В письмах к другу он делился наблюдениями:
«Французский двор – это театр, где каждый играет свою роль, но немногие знают, какую пьесу ставят. Здесь я понял: власть не терпит слабости. Сильный диктует условия, слабый их принимает».
Прощальная аудиенция у короля Людовика XII состоялась 14 января 1501 года, и как показалось Макиавелли, король был доволен результатами:
«Мессер Макиавелли, вы показали себя достойным представителем вашей республики. Флоренция может гордиться своим юным послом».
Кардинал Руанский добавил с характерной усмешкой:
«Он научился читать между строк дипломатических документов. Это редкое искусство».
Но самые важные слова произнес сам Макиавелли в разговоре с Тозинги:
«Пьетро, запомни главное – в политике нет постоянных друзей или врагов, есть только постоянные интересы. Французы научили меня этому жестокому уроку».
Возвращаясь во Флоренцию, Макиавелли размышлял о пережитом. Шесть месяцев при французском дворе уже начали превращать молодого чиновника в зрелого политика. Он записал в своем дневнике:
«Я отправился во Францию наивным идеалистом, верившим в силу красноречия и справедливости. Возвращаюсь реалистом, понимающим, что в политике побеждает тот, кто сильнее и хитрее. Этот урок стоил Флоренции десяти тысяч флоринов, а мне – юношеских иллюзий».
Эта первая дипломатическая миссия Макиавелли во Францию была чрезвычайно важной для формирования его политических взглядов. Он вернулся во обогащенный и новым опытом, и новыми связями, и новым взглядом на понимание международной политики.
Но судьба готовила для Никколо Макиавелли новые испытания и возможности.
Глава 8. В тени Чезаре Борджиа
«Он столь ловко притворяется другом, что даже тот, кто знает его планы, начинает в них сомневаться. Я боюсь, что его лицемерие страшнее его меча». Н. Макиавелли
