Вика откинулась в кресле, обхватив голову руками. Дыхание ее было прерывистым, сердце колотилось как бешеное. Она чувствовала себя оскверненной. На нее выплеснули ведро ледяной, гниющей плоти истории, а потом просто… ушли. Оставив ее одну с этим ужасом и неразрешимыми вопросами.
«Источник». Участник событий? Но как? Как он проник в архив? Как он знал такие детали? Улица Розенштейна… Вика быстро открыла карту блокадного Ленинграда. Да, такая улица была. Бомбежки там были. Но как проверить именно тот налет? Тот трамвай? Ту… «хлюпающую» деталь? Это было невозможно. Это знание было слишком интимным, слишком ужасным, чтобы быть вымыслом.
И последнее сообщение… «Вы не знаете, что храните. Вы не знаете, что будите.» И упоминание «Эона». Холодный страх сменился новой волной – гневом. Страх за отца? За то, во что он ввязался? Этот «Источник» был связан с проектом? С теми оцифрованными сознаниями? Но «Эон» хранил реплики изолированно! Они не могли… общаться? Проникать в другие системы?
Призрак. Слово возникло в ее сознании само. Не метафора. Не научный термин. А нечто древнее, пугающее. Призрак прошлого. Не абстрактного, коллективного, а конкретного, личного, наполненного невыносимой болью и гневом. Призрак, который пришел к ней. Дочери архитектора «Эона».
Вика встала. Подошла к окну своей реальной комнаты. За стеклом был вечерний город, сияющий огнями, живой, сытый, уверенный в своем прогрессе. Там, внизу, никто не знал о запахе человеческих кишок, смешанных со снегом и бензином. Никто не слышал шепота «Источника».
Она сжала кулаки. Страх отступал, уступая место решимости. Это не был глюк. Это было послание. Предупреждение. Или вызов. Она не знала, кто или что стояло за «Источником», но она знала одно: она больше не может просто копаться в пыльных архивах. Она должна докопаться до правды. До связи между прошлым, которое вдруг ожило в таком чудовищном облике, и проектом ее отца. До того, что они «будят» в глубинах «Эона».
Она вернулась к терминалу. Дневник неизвестной все еще был открыт. Вика посмотрела на строки о матери и дочери, делящихся крошечным пайком хлеба. Теперь эти строки казались не просто свидетельством страдания. Они казались… ключом. К чему-то огромному и очень, очень темному. Призрак прошлого явился ей. И теперь она не могла, не имела права просто отвернуться. Она сохранила копию дневника, включая запись о «сбое визуализации». Маленькая зацепка. Первая ниточка в лабиринте, который вел в самое сердце цифровой вечности и коллективной боли. Она выключила терминал. В темноте комнаты ей все еще чудился тот сладковато-медный запах. И тихий, ледяной шепот: Вы не знаете, что будите.
Глава 6: «Голос Множества»
Смена тянулась. Полночь давно миновала, превратив Центр Мониторинга «Эона» в царство теней и мерцающих индикаторов. Никита Волков, откинувшись в кресле, пялился в экран с таким видом, будто пытался силой воли заставить его показать что-нибудь интересное. Интересное означало хоть малейший намек на попытку взлома, на хакерскую дерзость, которую можно было бы разобрать на косточки, размазать по асфальту цифровой обороны и доложить, как еще один триумф системы. Но система была непоколебима. Скучно. Мертво. Как и ее обитатели, подумал он цинично.
Он переключился на глубокий мониторинг магистрального канала связи между основным серверным кластером в Сибири и резервным комплексом под Уралом. Толстенная труба данных, зашифрованная на уровне, который делал ее непроницаемой даже для самых изощренных атак. Здесь текли не пользовательские запросы или ответы «Советов», а служебная информация самого низкого уровня: синхронизация баз данных, пинги жизнеспособности, обновления прошивок удаленных датчиков. Ровный, предсказуемый поток. Белый шум цифрового метаболизма.
