Никита запустил свой собственный пассивный сканнер – пережиток его вольных хакерских дней. Нелегальная, тщательно замаскированная программа, вшитая в разрешенный софт. Она не вмешивалась, не взламывала, а просто… слушала. Слушала глубже, чем стандартные инструменты, выискивая малейшие аномалии в потоке, невидимые глазу паттерны, фантомные эхо отраженных сигналов. Обычно она молчала. Сегодня…
На отдельном, маленьком экранчике, который он держал для личных «шалостей», сканнер выдал резкий пик. Не красный – не предупреждение о вторжении. Желтый. Аномалия. Никита нахмурился, придвинулся. Сигнал был слабым, едва заметным на фоне основного потока, но… странным. Не похожим на случайный шум или сбой передачи. Он был структурированным. Ритмичным. Как… модулированная несущая частота, но с фрактальной сложностью, которую он никогда не видел.
Он увеличил масштаб, запустил декодеры. Стандартные алгоритмы шифрования дали кашу. Продвинутые криптоанализаторы – ничего. Никита ощутил знакомый щекочущий интерес. Вызов. Он подключил свои кастомные инструменты, написанные еще для взлома банковских бэкендов – программы, которые искали не ключи, а слабости в реализации, паттерны человеческой ошибки в машинном коде. Они начали копать.
Прошло минут десять. Прогресс-бары ползли медленно. Никита уже начал зевать, списывая сигнал на какую-нибудь экзотическую помеху от геомагнитной бури или тестовый импульс отдела разработки, о котором забыли предупредить охрану. И тут его кастомный частотный фильтр, настроенный на вычленение полутона, выдал… звук.
Не данные. Не текст. Звук.
Он выдернул наушники из системного терминала и воткнул в разъем своего экранчика. Звук был низким, нечетким, как приемник, поймавший далекую станцию сквозь грозовые помехи. Но он был. И он был множественным.
Никита прибавил громкость, напрягая слух. Сквозь шипение и треск пробивалось… шевеление. Не один голос. Не десять. Тысячи. Миллионы? Они не говорили слова. Они шептали. Низкий, непрерывный, полифонический гул, как будто он поднес ухо к гигантскому улью, наполненному не пчелами, а тенями. Шепот был лишен смысла, узнаваемой фонетики, но переполнен… эмоцией. Невыразимой тоской. Беспричинной тревогой. Слепой яростью. Слепой надеждой. И все это сливалось в один пугающий, органический звук – дыхание толпы, запертой в кромешной тьме.
«Что за ху…» – вырвалось у Никиты шепотом. Ледяная мурашка пробежала по спине. Это не было похоже ни на что из слышанного им прежде. Ни на взлом, ни на сбой, ни на тестовый сигнал. Это звучало… живым. Чудовищно больным, страдающим, но живым. И это живое что-то дышало внутри самой защищенной сети планеты.
Он яростно ударил по клавишам, запуская все более изощренные анализаторы спектра, пытаясь разложить этот шепот на составляющие, найти знакомые частоты, паттерны речи, что-нибудь. Экран его кастомного терминала засветился бешеным калейдоскопом графиков: фрактальные волны, хаотичные всплески, интерференционные картины невероятной сложности. Его инструменты, те самые, что вскрывали корпоративные сейфы как консервные банки, беспомощно бились об эту стену звука, как мотыльки об стекло. Они могли измерить, визуализировать, но не понять. Шепот оставался шифром без ключа, музыкой без нот, голосом без рта.
«Декодирование невозможно. Природа сигнала не определена. Рекомендуется классифицировать как неизвестную помеху.» – хладнокровно выдал его лучший декодер последней версии.
