Она пыталась цепляться за рациональность: «Даже если что-то есть, это лишь вероятность. Не приговор. Есть время. Можно бороться». Но тут же возникал леденящий ответ: «Время? Для чего? Чтобы жить в аду ожидания, как они? Чтобы „Эффект Оракула“ начал свою работу надо мной?» Мысль о том, что само знание может ускорить ее гибель, парализовала сильнее любого сканера.
Медсестра молча двигалась по периметру, проверяя показания на мониторах. Ее бесстрастность была невыносимой. Елене вдруг захотелось крикнуть: «Вы понимаете, что делаете? Вы понимаете, что это не просто тест? Это пропуск в ад!» Но она сжала зубы. Сохранить лицо. Сохранить контроль. Хотя бы видимость.
22 минуты растянулись в вечность. Каждый гул аппарата, каждый щелчок отдавался эхом в ее напряженном теле. Когда кронштейны наконец плавно отошли, а жужжание стихло, она почувствовала не облегчение, а пустоту. Как после прыжка в бездну – падение остановилось, но дна не видно.
«Процедура завершена. Ваши биометрические и генетические данные переданы на обработку в центральный процессор „Прогноза“. Результаты будут доступны вашему лечащему врачу через 48 часов. Вы можете одеваться».
Синтетический голос оборвался. Тишина снова наполнила зал, но теперь она была иной – тяжелой, звенящей ожиданием. Елена медленно встала. Ноги были ватными. Она надела халат, ощущая его ткань как чужеродную, грубую кожу. Медсестра протянула ей планшет для электронной подписи о согласии на обработку данных. Елена подписала, не глядя. Ее подпись вышла неровной, дрожащей.
Выйдя в коридор, она вдохнула стерильный воздух «НейроВердикта». Солнце все так же слепило в окнах, башни «Вердикта» все так же горделиво сияли. Но мир изменился. Она перешла Рубикон. Теперь она стояла на берегу, имя которому «Ожидание». Ожидание приговора, который мог прийти с неумолимой точностью машины и принести с собой не только знание о будущей болезни, но и семена ее ускоренного пришествия. Научная отстраненность растаяла, как дым. Остался только холодный, липкий страх и вопрос, висящий в стерильной тишине ее сознания: «Что я наделала?» Следующие 48 часов обещали быть вечностью, наполненной призраками всех тех, чьи жизни уже сломал «Оракул». Включая, возможно, ее собственную.
Сорок восемь часов. Вечность, упакованная в вакуумную упаковку ожидания. Каждый час, каждая минута растягивались в пытку. Елена пыталась заглушить страх работой – клинические обходы, консилиумы, просмотр исследований по новым превентивным методикам. Но тени были везде. В дрожащих руках пациентов, в слишком осторожных взглядах медсестер, в безупречно холодных стенах «НейроВердикта», которые теперь казались не защитой, а карцером. Она ловила себя на том, что прислушивается к собственному телу с болезненной, почти параноидальной интенсивностью. Легкое покалывание в мизинце? «Начало?» Мгновенная забывчивость слова? «Туман?» Усталость после бессонной ночи? «Слабость?» Знание о возможности диагноза уже запускало «Эффект Оракула» в ее собственном сознании, подтачивая твердыню рациональности.
Утро приговора было абсурдно солнечным. Лучи играли в стеклянных башнях «Вердикта», превращая их в гигантские кристаллы. Елена шла по знакомому коридору к кабинету доктора Кирилла Маркова, своего коллеги и формально – ее лечащего врача на время процедуры. Шла ровным, профессиональным шагом, но внутри все было сжато в ледяной ком. Кирилл был хорошим врачом, рациональным, преданным идеям «Вердикта». Его кабинет, такой же стерильно-холодный, как все здесь, казался сегодня местом казни.
