Вопросы были заданы боярином без каких-либо угрожающих интонаций, но и шутливые интонации в них тоже отсутствовали.
– Какой же ты, Никодим Иванович, нетолерантный! – с обидой упрекнул боярина дьяк.
– Чего глаголишь, писарь? Берега утерял? – повысил голос Никодим Иванович, а голос его напоминал трубу Иерихонскую – В присутствии государя таких срамных слов у тебя даже в голове быть не должно, не то что на языке. Уразумел, на что я повторно намекаю?
– Как не уразуметь, Никодим Иванович! – дурашливо развел руками Фома. – Чай пока с головой.
– Давайте ближе к делу, – энергично постучал ладонью по золотому подлокотнику царь Михаил. – Так, Фома, пошел вон.
– Слушаюсь, Ваше Величество! – воскликнул дьяк. – Фома, нале-во! Шагом марш! Ать, два! Ать, два!..
Строевым шагом Фома, громко стуча сапогами, направился к выходу. Царь с грозным выражением лица посмотрел на захлопнувшуюся за дьяком резную дверь.
– Ох, доиграется он у меня. Отправлю послом в Заднее ханство.
– Лучше куда-нибудь подальше, Ваше Величество, – заявил начальник Тайной канцелярии.
– Например, к чертовой матери, прости Нас Господи. Да, Никодим Иванович? – перевел взгляд на боярина государь.
В сим взгляде Его Величества было столько горечи, что Никодим Иванович тотчас забыл о своей любви к решительным действиям, ибо государя он любил гораздо больше.
– Куда прикажите, туда и пошлем, Ваше Величество!
– Вот именно, Никодим Иванович, туда, а не обратно.
– Так в чем, собственно, этот ваш царский дело есть, можно узнать? – подал голос президент академии. – Достаточно вокруг да около резинку тянуть и сопель жевать. Я уже тут, спустя рукав, много минут стоять.
– Ты прав, Федя, – громко хлопнув в ладоши, воскликнул царь. – Нечего в такой момент резину тянуть и политесом заниматься. Надцатый век на дворе. Век жестокий, циничный… Короче, Федя, Нам нужно одного человечка извести. Но извести так, чтобы все было шито-крыто.
Над переносицей президента Его Величества Академии всех наук появились две вертикальные морщинки. Отчего лицо Фридриха Карловича приобрело еще более умный вид. Хотя, казалось бы, куда еще умнее.
– Мой голова нужно еще немножко думать, – сказал он, наконец, поправляя очки на длинном носу. – Кстати, весь конец мокрый дело лучше упрятывать в колодец.
– Чего? – уставился на президента академии царь.
– Немчура говорит, мол, Яшку изведем и все концы в воду, – пояснил государю Никодим Иванович. Когда речь шла о тайных операциях, он легко разбирался даже в полунамеках. Разумеется, на интуитивном уровне.
– Федя, мне нравится ход твоих мыслей. Думай дальше.
Вдруг двери в тронный зал широко распахнулись. Царевна Арина, дробно стуча каблучками, подбежала к ошалевшему от ее внезапного появления государю и бросилась ему на грудь.
– Батюшка, батюшка! Говорят, ты Яшу-карусельщика на плаху отправить собираешься! Не делай этого! Люб он мне!
– На какую еще плаху? – энергично отстраняя от себя дочь обеими руками, с подчеркнутым непониманием справился у нее государь. – С чего ты взяла, милая? Небось, опять тебе Фома чего-нибудь наплел? Не будь у него лучший в нашем царстве-государстве почерк, уже давно бы ему язык укоротил.
– А, почему бы не укоротить, Ваше Величество? – беззлобно, по-деловому, поинтересовался Никодим Иванович. Его характер снова брал свое. – Писать-то он после этого наверняка сможет. И, скорее всего, даже лучше прежнего. Только, вот, болтать перестанет чего не попадя.
