Разговор с внуком - страница 5

Так я сходу начал читать. Сам, без родителей, без чьей-либо подсказки нашел, где находится ближайшая библиотека, и пошел записываться в нее. Библиотекарь, завидя такого мальца, как я, удивилась:

– Мальчик, может, тебе дать почитать сказки? – скептически спросила она, окидывая меня взглядом: моя голова едва виднелась над столом.

– Ну уж нет, – уверенно ответил я. – Дайте мне нормальные книги!

Моему возмущению не было предела: я уже самостоятельно выписывал газету «Пионерская правда», а тут мне предлагают какие-то смешные сказки!

Книгу я прочитал довольно быстро. Пришел ее сдавать, чтобы взять новую, а работница библиотеки, не поверив в мои способности, решила проэкзаменовать меня: «Ну, Витюшенька, как тебе? Понравилось?» – «Понравилось». – «А о чем эта книжечка? Ну-ка, расскажи, о чем?» И я рассказываю содержание от а до я. А на дворе 1927–1928 годы, мне лет пять, не больше.

Самостоятельно в 1930 году первого сентября я пошел в школу – не родители меня отвели. Школа называлась «№17 имени Всеобуча^>3».

Приходит преподаватель, женщина, в элегантном костюме – бант белый, блузка, волосы гладко зачесаны назад. Звали мою первую учительницу Нина Александровна, интеллигентнейшая женщина. На уроке Нина Александровна усадила нас за парты, вызывала по списку, знакомилась. И лишь в самом конце урока показала, как пишется буква «А». Я уже давно умел читать и писать, но все же старательно вместе со всеми, а со мной за одной партой сидели взрослые ребята, намного старше меня, выводил одну букву за другой. Оказалось, во время занятий нельзя разговаривать. Это было неприятной неожиданностью. В остальном же мне все понравилось, особенно учительница. Когда она говорила, то можно было заслушаться… В ней все светилось, все было легким и воздушным.

После успешного окончания первого класса мне вручили грамоту на простой оберточной бумаге – вверху рисунок строящегося Днепрогэса, по бокам два портрета – Ленина и Сталина – с надписью: «Ученику 1-й группы, ударнику пятилетки». Я сохранил эту грамоту и подарил ее липецкой школе, которую когда-то оканчивал, как напоминание о той удивительной эпохе Всеобуча.

Звонить в колокола в Ростове запретили в 1928 или 1929 году, с началом широкой антирелигиозной кампании во всей стране. В городе наступила непривычная тишина, нарушаемая только гулом уличного движения.

Сначала закрывали церкви и изымали церковные богатства. Помню груды сверкающей церковной утвари, которую вывозили на подводах, помню плачущих и крестящихся старух, скорбно взирающих на поругание своих святынь…

Потом стали праздновать «Комсомольское Рождество» – в пику самому любимому народному празднику. Советская власть отчаянно боролось за уловление души каждого, пуская в ход все, чтобы добить важный элемент прежней жизни – православную церковь и священнослужителей, которых презрительно именовали попами. Родителям это было явно не по душе. При мне, ребенке, они старались не обсуждать скользкие политические темы.

«Шире развернуть антирелигиозную работу в новостройках и колхозах!»

«Шире и глубже повести антирелигиозную работу среди женщин!»

«Укрепить работу по антирелигиозному воспитанию детей и молодежи!»