На площадь от здания Управления комбината выходит генеральный директор предприятия Татарков Родион Александрович. Такое явление случается нечасто, и потому появление директора настораживает и вдохновляет одновременно.
Площадь притихла.
Тартарков высок, грузноват, в шляпе, в коричневом повседневном костюме, в сорочке и галстуке. Идёт не спеша.
За ним – Подгузин и Тишкин. На период сельхоз работ они ответственные за проведение этих работ, на производстве же: Подгузин – зам генерального директора по кадрам и быту, Тишкин – парторг предприятия.
Изредка вполоборота директор делает своим помощникам указания. Те по-птичьи кивают головами. Один – в короткополой шляпе, другой – в трикотажной шапочке с красным высоким «гребешком» на макушке.
Вот Татарков останавливается у одной из групп рабочих. Кто сидел – встаёт. Директор о чём-то спрашивает. Получает, как видно, нужный ответ, кивает одобрительно и идёт дальше.
Останавливается у другой группы. Спрашивает. Ему отвечают.
Шествие продолжается под любопытные взгляды.
Говорит Татарков по-хозяйски громко, и его голос доносится во все уголки площади.
Вот Татарков останавливается у небольшой группы, состоящей из одного мужчины средних лет, Холодцов – мастер цеха «муки», директор узнал его, – и трёх женщин: средних лет и двух молодых. Старшую директор тоже хорошо знал, давно работает на комбинате, на ДСЗ в цехе «Муки».
Родион Саныч, взявшись за борта расстёгнутого костюма, спрашивает, ни к кому не обращаясь:
– Вы, почему вчера не работали?
Рабочие молчат, как бы соображая: о чём идёт речь?..
– Не поняли, о чём я спрашиваю?
Молодые женщины и мужчина растерянно переминаются.
С перевернутого ведра поднимается женщина средних лет, она в пестром платке и в зелёной фуфайке, похожая на черепаху.
– Где не работали, Родион Саныч? – переспрашивает женщина с заметной елейностью в голосе. Видимо, в этом маленьком коллективе она за старшую, но не по приказу, а по возрасту и по сознанию: ум, честь и совесть его.
– Ты что, Разина, дурочкой прикидываешься или русского языка не понимаешь? О чём я спрашиваю?
– Поди, про колхоз, Родион Саныч? Так как не работали? Работали, Родион Саныч…
– Х-ма!.. – усмехается Родион Саныч. – Она мне что тут, театры устраивает? Дурочку разыгрывает?..
Все: и сопровождающие директора лица, и площадь, – с интересом смотрят на женщину. Кроме Татаркова. Его тяжелый взгляд застыл где-то поверх Разиной, словно выжидая момент, чтобы упасть с ветвей деревьев на голову собеседнице, как кирпич с крыши.
Маша, как загипнотизированная, наблюдала за директором и за его взглядами. Её начал охватывать внутренний испуг за тётю Фросю.
– Да-а работали мы, Родион Саныч! – настаивает женщина вполне искренне.
– Ты что?!. Теперь из меня дурака делаешь?
Разина простодушно хохотнула.
– Ой! Да что вы, Родион Саныч. Да разве ж я посмею?..
Взгляд Татаркова спрыгнул с дерев на Разину, и, как показалось, под его тяжестью женщина втянула в воротник голову, словно в панцирь.
– Родион Саныч, я и говорю… Родион Саныч, правду говорю, – забеспокоилась женщина, поняв неуместность своего смешка и, стараясь, как видно, и своей говорливостью, и мимикой, смягчить директорское раздражение. – Работали мы. Работали, истинный крест…
– Ха! – восклицает Татарков вновь, и оборачивается к своим замам по сельхозработам. – Ха! Они работали! Вы слышали?..
Сопровождающие его лица слышали и издали неопределённое: хм-ха…
