– Нет, а ты? – тороплюсь уточнить.
– Нет, – пожимает плечами подруга, – Но уверена, что она красотою не блещет. Вот он и влюбился без памяти! В русскую. Светловолосую, стройную, яркую.
– Доступную, лучше скажи, – усмехаюсь, отпив из бокала.
– Не доступную, а обделённую! Это разные вещи. Он обделён был любовью, и ты. Ну, вы друг другу восполнили эту нехватку, – философски вещает подруга.
Я вспоминаю, как мы… восполняли друг другу нехватку любви. И внизу живота так предательски ноет! Как хочется, даже сейчас, нарушая зарок, снова отдаться такой первобытной, пылающей страсти. Какая была между нами все эти семь лет. Смогу ли сдержаться? Сдержать обещание больше его не впускать…
– Да, поигрались и хватит, – болтаю в бокале остатки вина, залпом выпив, даю свой бокал Лёньке, чтобы наполнить.
Это одно из Алёнкиных прозвищ. Забавно же? Лёнька – Алёна. Она и не против! Зовёт меня Туся. Ритуся. Мы знаем друг друга давненько. Ещё с института. Отучились, потом пригласила Алёну сюда, на работу, в отцовскую клинику. Она принимала мои роды, я принимала её. Так что, какие секреты? У нас друг от друга их нет!
– Ну, а что тебе дальше мешает с ним спать? – пожимает она плечами.
– Принципы, Лёнь, принципы! – я хватаю бокал, – Как представлю, во-первых, как он спал с женой. Во-вторых, что у них будет общий ребёнок.
Теперь все мечты о совместном разводе рассеялись в дым. Он скоро станет отцом, а я буду любовницей. Увести из семьи многодетного папу? Ну, нет! Чем же я в этом случае, лучше той Зои? Это та – беспринципная дрянь! А я тоже дрянь. Только с принципами.
В голове чуть шумит. И становится легче. Будто винные токи блокируют боль. Алёнка достала вторую бутылку, а я открываю плейлист на смартфоне. Теперь у нашего застолья есть музыкальный фон. И череду тостов сопровождает плаксивая песня Татьяны Булановой о том, что любовь не проходит.
«Проходит! Ещё как проходит», – досадливо думаю я. Вот наша с Окуневым, к примеру, прошла. И я отпускаю его, почти без сожаления. Почти без боли даю ему шанс – уходи…
Алёнкины дети гостят у бабули. Что кстати! Гошарик приходит со смены к восьми. И к этому времени мы вытираем друг другу носы, и в обнимку рыдаем под песни Булановой.
Муж у Алёнки огромный. Под два метра ростом, и в обхвате такой, что рук не сомкнуть. Я называю его Гогошар. Это «Гоша» плюс «шар». Если ласково, то Гогошарик.
– Тааак! – войдя на кухню, он смотрит на это «слияние тел». Поднимает бутылку, где когда-то держали вино, – Что отмечаем?
Я шмыгаю носом:
– Поминки!
– Кто умер? – пугается Гоша.
– Любофь, – подпевает Алёнка ещё не отыгранной песне по радио.
– Ясно! – вздыхает Гошарик, – Пожрать-то чё есть? Или мне тоже с вами, на сыре?
Алёнка, сидевшая с видом таким, будто это её чувства рухнули, тут же встаёт:
– Котечка, там, в холодильничке пловчик вчерашний. Погреть?
Гоша вздыхает, поймав её, чуть не упавшую вместе со стулом:
– Погрею уж сам как-нибудь!
Он начинает возиться с едой. Вынимая кастрюлю, тарелки, извлекая на свет комок плова. Гошарик забавный! Он даже хмурится как-то по-доброму. А ещё эта лысина делает голову Гоши такой уязвимой. И потому, в отличие от жены, он всегда носит шапки.
– Вот мужик у тебя! – говорю с лёгкой завистью, глядя на крепкую спину, одетую в свитер, – И хозяйственный, и понимающий, и работящий.
Алёнка мурчит, наблюдая за мужем:
– Не говори, Тусь. Я сама удивляюсь, как мне повезло.
