– Лёнечка, ты переоцениваешь Окунева. Не льсти ему! Он не такой.
– Дай-то Бог! – восклицает подруга.
– Он же не Гоша. Это Гоша тебя, если что, не моргнув глазом, придушит, – я поднимаю глаза на Гошару.
Тот ухмыляется:
– Да, я такой.
– Ты такой, моя котя, – прижимается к мужу Алёнка.
Этой парочке я умиляюсь! Столько лет вместе, а пыл не угас. И двое детей не умерили тягу друг к другу. Просто, наверно, есть люди, которым достаточно раз полюбить. Не то, что мы с Ромиком! Любим других, а нервы портим друг другу.
Уже в такси, по дороге домой, я читаю в Вотсап переписку с Левоном. Последнее, что он писал, было: «Скучаю по нежным местам. Хочу твоё тело». Любопытно, его телефон запаролен? Скорее всего! Ведь порой он такое писал, что одних сообщений хватало, чтобы разжечь во мне жар, как сейчас.
Я кусаю губу, слёзы снова туманят картину. Нет, всё! Это всё. Даже если придёт, я скажу ему: «Прочь».
Нашу квартиру купили родители. Это был их совместный подарок на свадьбу. Жильём они нас обеспечили, а ремонт уже делали сами. Так что, я всё обустроила здесь на свой вкус! В гостиной огромный диван, для семейных застолий. Стол-трансформер, который мы превращали то в шахматный, то в обеденный, то в пеленальный, в зависимости от периода жизни семьи.
А было время, и мы собирали на нём большой яркий пазл. Картина изображала табун вороных, скачущих по берегу моря. Я помню, как Севка выкладывал самого мелкого из лошадей. А отец приговаривал:
– Это все мы. Это мама, а вот он и я! А это – наш мелкий.
– А это? – тыкал пальчиком маленький Сева в ещё одну лошадь, что была даже мельче его.
– А это, – Окунев-старший смотрел на меня из-под тёмных бровей, – А это твоя сестрёнка.
– Сестра? – удивлялся сынуля.
– Окунев, что ты несёшь! – толкала я мужа.
– Ну, ты же родишь мне дочурку? – шептал он мне на ухо.
– Никого я тебе не рожу, – отвечала я сдержано.
Даже сейчас этот пазл продолжает висеть в коридоре. Как нарисованный нами самими, семейный портрет…
Я вхожу. Окунев в зале. Сидит на излюбленном месте. Большое, обитое серым велюром, за столько лет, это кресло уже приняло форму его крепкой задницы. Он включает звук громче, когда я вхожу.
Муся шевелит ушами. Её место силы – диван. Наша кошка, по меркам семейства кошачьих, уже старше нас. Ей семь лет. А это – умножить на семь, на секундочку! Муся у нас, несмотря ни на что, хороша. Ясноглазая. Шёрстка на зависть! А полосочки так расположены, словно кисточкой кто-то провёл.
– Ну, и где ты была? – вопрошает супруг, резко выбрав режим mute среди кнопок на пульте.
Я опираюсь на дверь. Нет желания с ним говорить, а придётся. Алкоголь развязал мне язык:
– А с каких это пор я должна объясняться?
– С таких, – цедит он, вырастает из кресла.
Ромке всегда говорили, что он похож на Александра Домогарова. Просто вылитый киноактёр! Ага. Только я не актриса. Не ту он себе выбрал в жёны. Не ту…
– Я задал вопрос, – говорит, бросив пульт рядом с Мусей. Та от такой фамильярности в шоке. Она у нас – дама серьёзная. Спуску не даст никому!
Когда мы купили собаку, то Муся мгновенно дала осознать новобранцу, кто главный. Первые дни удивлённо взирала с дивана на эту диковинку. Бублик мотался по залу, гонял свой любимый резиновый мяч. А когда он решил привлечь Мусю, она зашипела на пса, как змея. Тот сбежал за диван. Просидел там весь вечер. Пока Муся сама не толкнула к дивану излюбленный Бубликом мячик.
