С утра открываю глаза. Вижу розы. Где-то с сотню изящных бутонов как будто глядят на меня, не желая будить. Я трогаю нежный цветок. Сколько время? Ещё даже семи нет! Где он умудрился раздобыть цветы в такой ранний час? Да ещё и положить на постель так, чтобы я не проснулась. Хотя… Окунев может!
Я сладко тянусь, задевая букет. Тот шелестит упаковкой. Он способен на подвиги. Может пригнать Лимузин к окнам дома. Надуть пару сотен шаров. Выложить клумбу в ближайшем к нам сквере моим именем. Там до сих пор расцветают петунии в форме имени Рита.
Все восхищаются! Со стороны это выглядит так, будто он меня любит. А на самом же деле, владеет мной, держит в узде. Хотя, я добровольно дала ему вожжи.
Между ног до сих пор неприятно зудит. Теперь образуются микротрещинки, из-за которых какое-то время я не смогу заниматься любовью нормально. Окунев знает! Потому и устроил подобный «сюрприз». Надеюсь, что член у него тоже теперь не в порядке. Хоть бы он треснул по швам от избытка гормонов!
Я встаю, умываюсь. Из кухни доносятся запахи. Окунев встал спозаранку. Готовит. Когда возвращаюсь в Сонькину спальню, чтобы взять смартфон с тумбочки, он уже там. Сидит на постели, над деревянным подносом. На подносе: кофейная чашка, конфитюр, круассан, шоколад… И шкатулочка. Красного бархата.
Я застываю в дверях:
– Ну, и что?
– Рит, прости! – тянет Окунев.
Мне трудно понять, как он может вести себя так, будто вообще ничего не случилось. Но ведь может! А я не могу.
Отвечаю ему:
– Ты прощён.
Подхожу и беру телефон. Собираюсь уйти. Он хватает меня за запястье:
– Присядь.
Я вздыхаю.
– Присядь, ну прошу, – просит Окунев.
На запястье остались следы его «ласк». Он подносит к губам мою руку, целует:
– Прости, моя радость. Цветочек мой, Рит?
Я привыкла. И сердце не ёкает. Это раньше я плакала, верила. Только с годами ему стало всё проще заслужить моё прощение. Да и прощение ли это, на самом деле? Сказать – не значит, простить.
Он открывает коробочку, там на подложке, браслетик.
– Я решил выбрать россыпь камней. Не знал, какой предпочесть.
Золотая канва обрамляет цветные кристаллы. Как ассорти из конфет, они аппетитно блестят на свету всеми гранями.
– Очень красиво, – шепчу, подставляя ему свою руку.
– Красивая ты, – надевает он, щёлкнув застёжкой, словно браслетом наручников, с нежностью трогает пальцы, – Марго.
Позабыла ли я о разводе? Навряд ли. Заставить меня передумать мог только Левон, с его «радостной новостью». А уж никак не попытка супруга загладить вину.
Я хотела уйти, много раз. Но всегда мне что-то мешало. Помню, когда была маленькой Соня, мы поссорились сильно. Даже разъехались. Окунев три месяца прожил на съёмной, пока я не пустила обратно, в семью. Соня мало что понимала, но очень скучала по папе и плакала. Однажды она заболела, простыла. И теперь уже плакала я! А Окунев как-то собрался, нашёл препарат. Дело в том, что дочка – аллергик. И не каждый подходит! Он сидел с ней всю ночь, обнимал и рассказывал сказки. Откуда только фантазии столько взялось? А наутро болезнь отступила. Но теперь уже он заболел…
