Если до войны в «Ленинке» было шесть читальных залов, с началом войны оставался работать один главный зал, то к концу войны, в сорок пятом году, было уже десять читальных залов.
Олишева стали называть директором от Бога, что было непривычно в устах советских граждан, но так сотрудники выражали свою благодарность и восхищение этим человеком.
В сорок четвертом Москва начала оживать, преображаться: расчищали дворы, озеленяли улицы, восстанавливали уличное освещение. По радио передавали об освобождении очередного города. Дело шло к победе. И Тоня тоже ожила, воспрянула, в ней пробудились молодые девические мечты и желания. Она вместе с Варей и мамой получила комнату. Правда, теперь в библиотеку приходилось ездить, но это были пустяки.
Тонина мама, которую в госпитале звали по имени-отчеству Зоей Федоровной, снова начала курить, как когда-то в молодости. Она так привыкла к кочевой жизни и работе в госпитале, что уже не могла быть просто мамой дочери, которая стала самостоятельной девушкой. И Тоня по-прежнему не видела ее сутками. Вместе с Варей они, не спеша, приезжали домой – в старое двухэтажное здание на Таганке, бывшее до революции купеческим, а теперь приспособленное для коммунальных комнат. Готовили незамысловатый ужин, в основном, из картошки. Носили еду в комнату, пили чай, сидя за столом и глядя на закат. Тогда со второго этажа над невысокими зданиями и сквозь деревья еще виднелось небо.
Иногда девушек угощала своими пирожками одинокая соседка, у которой на войне погибли муж и сын. Девушки приглашали ее к своему столу, устраивая чаепитие на троих и включая радио, по которому транслировали концерт.
На душе было и грустно, и хорошо. Жизнь продолжалась и даже налаживалась.
И если ночью двадцать второго июня сорок первого года большинство советских граждан спали, не подозревая, что началась война, то ночью девятого мая сорок пятого многие хотели бодрствовать, потому что радио не переставало работать, ждали важного правительственного сообщения, догадываясь, о чем оно будет.
В два часа десять минут знакомый голос диктора Юрия Левитана возвестил, наконец, о полной и безоговорочной капитуляции Германии и завершении Великой Отечественной войны.
Шли долгожданные, неимоверно счастливые позывные: «Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза! Война окончена! Фашистская Германия полностью разгромлена!».
Столицу захлестнула волна ликования: бодрствующие соседи будили спящих, в окнах зажигались огни, дворы и улицы наполнялись людьми.
Тоня с Варей тоже разбудили соседку и вышли с ней на улицу. Они втроем влились в людской поток, шумевший песнями, возгласами радости и всхлипываниями.
На рассвете, в людском море потеряв из виду соседку, Тоня и Варя дошли до Красной площади. Насмотревшись по пути, как подхватывали встречных военных, качали их на руках, обнимали, целовали.
Тот день объявили нерабочим, но девушки все равно пробрались к библиотеке и встретили там своих коллег. Днем удалось пообедать мороженым – его раздавали бесплатно. А в девять вечера из громкоговорителей, расставленных по всей столице, прозвучало обращение самого Иосифа Сталина. Затем московское небо прорезали лучи прожекторов, послышались залпы из орудий, в небе показались самолеты. Свои, но девушки вздрогнули, когда посыпались светящиеся разноцветные ракеты – память о военном времени, дежурствах на крыше, гудящем гуле, тушении упавших бомб вплелась в сознание на всю жизнь.
