– Что за… чертовщина… – пробормотал он и отступил к книжной полке.
И тут – шорох.
Он вздрогнул. Протёр глаза. На полке, между томами биографий композиторов, что-то шевельнулось. Через мгновение одна из книг – потрёпанная биография Моцарта – сама соскользнула вниз и шлёпнулась на пол с глухим звуком. Обложка приоткрылась, как будто раскрылась сама по себе.
На ней, неровными, будто выцарапанными ногтем буквами, было написано:
«Продолжай».
Энтони замер. В горле пересохло. Он сглотнул и машинально прикусил губу до крови. Нет. Этого не может быть. Это уже слишком.
Он сорвался с места и, почти не думая, схватил телефон. Пальцы дрожали, набирая номер. Он знал только одно: ему нужен Тревор.
Тревор приехал через пятнадцать минут. Вечно шутящий, вечно скептически настроенный, с капюшоном на голове и рюкзаком за спиной. Он ввалился в комнату с фразой:
– Бро, ты чего такой бледный, как привидение? Ты что, с тенью подрался?
Энтони даже не улыбнулся. Он только указал на пианино и папку на столе.
– Мне срочно нужна помощь. Слушай… Я нашёл эти ноты. И они… управляют мной. Я не знаю, как объяснить. Когда я играю – появляются тени. Настоящие. Они говорят со мной. Говорят, что я должен закончить какую-то симфонию.
Тревор присвистнул и покачал головой.
– Ага. Симфония теней. Ты что, пересмотрел хорроров? Или ты просто решил опробовать новый сорт кофе?
– Трев! – Энтони подался вперёд, хватая друга за рукав. – Я не шучу. У меня есть доказательство.
Он включил диктофон на телефоне. Тот самый, который случайно записал ночь, когда он впервые сыграл «симфонию». Сквозь тишину на записи прорезался голос. Глухой, шепчущий, как дыхание в ухо:
– Заверши симфонию…
Голос был в записи. Не эффект, не подложка. Прямо в динамик, прямо в комнату.
Улыбка Тревора потухла. Он замер. Лицо его изменилось: из насмешливого стало встревоженным. Он сглотнул.
– Ладно… Что за фигня?.. Может, это какая-то мистика? Типа аудиотрюк? Реверсивная запись? Кто-то стебётся?
Энтони медленно повернул голову к партитуре.
– Сыграй сам. Если не веришь.
Тревор, хотя и колебался, всё же подошёл. Сел за пианино. Положил руки на клавиши. Посмотрел на ноты. Они его… манили. Он и сам не понял, как поддался.
И в тот момент, когда пальцы коснулись клавиш… началась музыка. Но не он играл. Инструмент вёл его руки сам. Как марионетку. Как будто кто-то другой, невидимый, использует его тело как проводник.
– Что за… мать твою?! – выругался Тревор, дёргая руки прочь. Но было поздно.
Комната потемнела. Воздух стал гуще, плотнее, и из стен начали вытекать тени. Больше, чем раньше. Больше, чем можно было сосчитать. Они клубились, вытягивались, ползли по полу, как чёрный дым.
Из них выступили силуэты.
Женщина в старинном чёрном платье с кружевами, которые будто шевелились сами. Мальчик лет десяти, лицо которого было бледным, а глаза – пустыми, как у марионетки. И – старик. Его кожа потрескалась, как высохший фарфор. Лицо напоминало разбитую куклу. Он шагнул ближе.
– Энтони… – прохрипел он. – Концерт должен быть завершён. Время… скоро истечёт.
Энтони отступал назад, прижимая спину к стене.
– Какой концерт?! Что вы хотите от меня?!
Но никто не ответил. Тени медленно растворились. Как будто никогда и не существовали.
И в тишине, на столе… появился новый лист.
Партитура. Ещё один фрагмент. Новая мелодия. Бумага – такая же старая. Символы – такие же чужие, но уже почти знакомые. Почерк – всё такой же когтистый, как если бы писал не человек, а что-то, что когда-то было человеком.
