Сон не обо мне. От Пушкина до Бродского - страница 17

Я наконец впервые за столько лет призналась брату, что мы в таком бедственном положении, что бывают дни, когда я не знаю, как вести дом, голова у меня идет кругом. Что муж мой печален, подавлен, не может спать по ночам, что он не в состоянии работать. Что мы – в крайней нужде. Владельцы магазинов посылают нам неоплаченные счета, некоторые еще с тридцать четвертого года. Многие наши вещи заложены. Азино серебро тоже. Соболевский, приятель мужа – напрасно я не жаловала его ранее! – обещает выручить нас. Он вскоре уезжает за границу и оставит 30 фунтов серебра с тем, чтобы мы тоже заложили его у ростовщика Шишкина.

Пушкин мой похудел, с трудом сидит на месте, вскакивает, вздрагивает от громких звонков, не выносит криков детей – я так жалею его! Он раздражается по любому поводу, столь нервен! Затеял было дуэль то с князем Репниным – оказалось, недоразумение, то с бедным графом Соллогубом, обвинив его понапрасну. Я, вообразите, имею обыкновение пересказывать мужу все свои светские разговоры, ибо он поначалу так пугал меня светом, как в деревне чертом пугают. Он переиначил слова, сказанные мне графом, да и в свете пошли сплетни о нашем с ним разговоре. Дамы, что находились рядом, услышали, да не то, и поняли не так. Пушкин не успокоился, покамест граф не извинился передо мною, не знаю за что. Но уладилось, слава Господу. Помог наш милый Нащокин.

Сплетен в Петербурге так много, конечно и обо мне, жене известного сочинителя. Многие придают значение нашей невинной дружбе с Дантесом. Тетушка упреждает меня, что он афиширует свое отношение ко мне, дабы его имя стало на слуху, дабы легче войти в круг наиболее популярных молодых людей Петербурга. Я же едва ли не впервые позволила себе возразить тетушке. Но не стала пояснять причину возражений.

Вам единственной, кроме мужа, поведаю секрет. Дантес открылся мне признанием в любви. Было это в феврале. Я утешила его, но, разумеется, сказала, что у него не может быть никакой надежды, что я не могу быть щастливой иначе, чем уважая свой долг. После масленицы мы стали реже встречаться в свете, а с весны я почти перестала выезжать.

Пушкин, вообразите, ревнует меня к… Его Величеству, и к тем, кто приглашает меня танцевать на балах, и к тем, с кем беседую, – боится он светской молвы, а уж никак не моей неверности. А однакожь не удивлюсь, ежели и к дядьке своему, Никитушке, приревнует, даром что африканская кровь ему голову горячит.

Да, дела нерадостны, но развлекают меня не только мои занятия, но и наши милые детки, ласковость мужа, заботливая тетушка и прелести дачной жизни. Дачу на Каменном острове хоть и наняли в долг, и стоила она вдвое больше прошлогоднего, а все же Александру удобнее до города добираться по делам журнала. Как люблю я лето, милая N.! А осенью полагаем мы сбежать от лишних расходов в Михай-ловское.

P.S. Еще раз уверяю, дорогая, никто никогда не слышит от меня жалоб на трудности наши. Вам одной доверяю я все самое сокровенное. Слыву бездушной, легкомысленной, бесчувственной, холодной. Бог с ними, пусть так и мыслят. Чем более тайн у нас от света, тем менее поводов для пересудов.

Душа моя N., бесценный друг мой! Вот и я со своими переживаниями и малыми радостями. Есть, однакожь, одна большая радость – нежданно брат наш Дмитрий женился! Даже наша Маминька довольна невесткой. Говорит, та добра со всеми и ухаживает за Папенькой. Кроме Папеньки моего бедного, слава Богу, все мы здоровы. Есть и другая долгожданная новость. Наконец настал день, когда брат мой Дмитрий, хоть и с опозданием в месяц, впервые прислал нам деньги в счет моего годового содержания! Щастье видеть, что детки растут, радуют нас своими рассуждениями, любовью друг к другу и к родителям.