Сон не обо мне. От Пушкина до Бродского - страница 28



Так здесь-то суждено нам было
Сказать последнее прости…
Прости всему, чем сердце жило,
Что, жизнь твою убив, ее истлило
В твоей измученной груди!..
Прости… Чрез много, много лет
Ты будешь помнить с содроганьем
Сей край, сей брег с его полуденным сияньем…

Читая эти строки, можно представить, что речь идет о разлуке. Казалось бы, отец образумился и решил порвать незаконную связь. И Господня воля! вся жизнь нашей семьи сложилась бы иначе! Но этого не произошло. К огромному несчастью, которое и последовало, хотя и не сразу.

В мае 1838 года мы: я, мои сестры и маменька – плыли из Петербурга, направляясь в Турин, с тем чтобы встретиться с отцом после девятимесячной разлуки. На пароходе вспыхнул пожар. Мать спасла нас. До сих пор стоит у меня перед глазами чудовищное зрелище хаоса в огне, и маменька, прижимающая нас к себе. Она помогала и другим детям – в то время как Иван Тургенев, небезызвестный ныне писатель, плывший на том же пароходе, просто обезумел от страха.

Для всех нас потрясение было огромным. Но для mama оно оказалось роковым. Она не смогла прийти в себя после случившегося и в августе 1838 года не совладала с серьезной болезнью. Господь забрал к себе ее святую исстрадавшуюся душу…

* * *

Разумеется, оказавшись без матери и будучи при этом девятилетней, я ничего не ведала о баронессе, о ее отношениях с отцом. Только повзрослев, узнала, что та, услышав о смерти mama, не преминула отправиться на свидание с моим безутешным отцом сначала в Геную, несмотря на то что там находился мой дядя Николай, так любивший mama, а затем последовала за отцом в Турин. «Не износив и башмаков за гробом», через три месяца после смерти mama отец принял в свои объятья баронессу… О Боже! Смилуйся над ним! Смилуйся надо мной, кому так больно нынче думать об этом!

Нас с сестрами отправили в Веймар на попечение маменькиной сестры Клотильды Ботмер и тетушки Ганштейн. Я писала отцу прилежные письма, ибо мы подолгу не виделись. Я тосковала по своей маменьке. Отец продолжал служить в Италии, где, по-видимому, обретался вместе с баронессой. Весной 1839 года тетя Клотильда вышла замуж. В преддверии этого события родители отца намеревались забрать нас с сестрами к себе в Россию, но случилось иначе.

Ранней весной, через полгода после прощания с mama, отец подал прошение на брак с той, связь с которой разорвала сердце маменьки. Не дождавшись разрешения на брак и уже будучи извещенным, что в отпуске ему будет отказано, papa тем не менее… самовольно оставил миссию и уехал из Турина с Эрнестиной, в утробе которой уже билась жизнь моей будущей несчастной сестры Марии. Они провели какое-то время в Италии и вскоре бракосочетались. После этого отец просил освободить его от должности: иначе, по всей вероятности, ему грозили невзгоды. Отец и его жена взяли меня с сестрами к себе в Мюнхен. Весной следующего года Эрнестина родила отцу дочь. Мне тогда было 11 лет.

Как ни странно, я не могу вспомнить ничего существенного о двух годах, проведенных в Мюнхене. Отец мой, памятуя о том времени, неустанно повторял, что его жена заменила мне и сестрам мать, ибо она «была неизменно заботлива и нежна к нам». Несомненно, так оно и было. Мы, три сестры, обожали ее. Я помню себя девочкой, влюбленной в ее глаза, целующей ее руки. Искала ее любви? Потом была детская ревность, отсюда и разочарования. Но в трудные минуты я поддерживала мачеху. Ее нельзя было не любить. Она всегда была бескорыстна. Я не раз слышала от papa, что мы все в течение некоторого времени существовали на ее средства. До тех пор, пока родители отца не сочли возможным снабдить его деньгами, необходимыми на содержание трех девочек – дочерей от первого брака.