Сон не обо мне. От Пушкина до Бродского - страница 33

И тут наступил момент, когда и отец решил с ней проститься. Я никогда не говорила с ним об этом: мне, как ни желала бы я их расставания, было стыдно за него – в тяжкую минуту женщину не оставляют одну. Судя по стихам, написанным в апреле 1851 года, отец глубоко задумывается о происшедшем:

В первой половине того же года он пишет, явно о Леле:

И сам он, как «мимолетный гость», покидает Петербург в конце мая. Едет не один, а вместе с женой и детьми: с семьей, которую решил сохранить. Я убеждена, что отец, способный дышать лишь воздухом великосветских салонов, уехал «задыхаться» в деревню от Лели, от ее яростной любви, от ее притязаний на семейную жизнь. Лето было едва ли не самым тягостным временем его совместной жизни с мачехой. Пробыв до конца июня в состоянии безнадежной скуки в Овстуге, отец все же умчался и оттуда. Не решаясь, вероятно, ехать в Петербург, где жила Леля, проводил время в Москве.

Поразительное все же создание мой papa! Едва покинув «эту противную местность» – так ему виделся Овстуг, – он, не знаю, веря ли в это сам, хочет убедить Эрнестину в своей огромной любви. В нескончаемом потоке писем шлет горячие признания. Сообщает, что мечтает как о последнем чуде… вновь оказаться там, рядом с ней. Я жила в то лето в Овстуге и прекрасно помню, как гордилась она, читая нам послания отца вслух. Вот одно из них, тех, которые она переписала для моего мужа; в нем отец пишет о пустоте, созданной ее отсутствием. Признаваясь, что по собственной своей воле и вполне обдуманно отложил на несколько недель минуты свидания, отец рассуждает о чудовищности подобного решения, «противоречащего непреодолимому влечению сердца, тому святому гласу, который почитает он небесным велением»; пишет, что ничто не успокоит смертной тоски, которая охватывает его, едва он перестает ее (кто же велит?) видеть! – и так далее, и тому подобное.

Все это необыкновенно трогательно, и mama, как мало кто, заслуживает подобных чувств – не будь они высказаны столь велеречиво, точнее сказать: фальшиво! И неужели Эрнестина, умница, не догадалась, что письма-то эти отец писал не кому иному, как Леле Денисьевой, только посылал их… на имя и адрес жены! Метался – недаром какое-то время не ехал ни в Петербург, ни назад, в Овстуг. То шлет извещение о своем приезде в деревню, то отменяет это решение и проводит несколько недель в Москве: на полпути от жены к Денисьевой…

Он решает судьбу: вот откуда столь громкие речи о святом гласе, о небесном велении и о смертной тоске! И еще одно письмо, полное любви и многих сообщений, главное из которых: его решение ехать туда, в Петербург, не к жене (а к другой, Господи, к другой!). Решение это – при ненависти к писанию писем – он с трудом решается огласить не на первой, не на второй, а на одной из следующих страниц! Выпаливает единым духом, что едет в северную столицу, и тут же проговаривается: «Словно я второй раз расстаюсь с тобой». Вдруг спохватывается: «Ах и глупец же я! Мое решение опять меня страшит». «Страшась», он мчится… к своей третьей семье.