Сон не обо мне. От Пушкина до Бродского - страница 38

В том году мы стали видеться довольно часто, летом проводили вместе целые дни: отец навещал меня и в Петергофе, и в Царском селе. Было ли то проявлением родительских чувств?

Или он приезжал за город, где пребывал двор? Все лето я ожидала, что он поедет в Овстуг, к mama. Но он не решался, хотя по-прежнему пылко фантазировал в письмах к ней, описывая свое горячее желание видеть ее… немедленно. Эрнестина рассказывала: хваля ее за то, что она (наконец!) сблизилась с его братом, моим добрым дядей Николаем, отец сам о себе говорил, что «там, где его нет, – всегда хорошо обходится и что всюду только он один смущает, калечит и портит все». Как ни горько, но мы, увы, соглашались с этими его словами. Боже, поведай мне, почему Ты создал отца таким?

Потерять жену он не хотел и на случай, если Леля разочаруется в нем. Ведь что он мог дать ей, кроме умных разговоров? Деньги? Их у него не было! Свою любовь?

О, я знаю, что он, как никто, умел говорить о любви. И так писать о ней:

Это было его блаженством: вбирать в себя чужие чувства, вдохновляться ими. Он напитывался влагой молодости и любви, как иссохшая земля, уже было готовая к смерти, освежается дождем. Завоевать душу женщины? О да! При этом отдать свою? Не знаю. Леля Денисьева горячо, безоглядно одаривала его безмерной, необыкновенной страстью, он горячо (иногда с оглядкой на жену) принимал эту страсть. Но без надежды, что любовь ее во благо (вот и проговорка в стихах: «безнадежность»). Надежным было лишь постоянство Эрнестины. Тут и разгадка тайны!

Бедная Леля! Она так верила каждому слову papa! По прошествии лет мне рассказывали, как она уверяла его и других, что их брак, не освященный церковью, и есть настоящий брак. Что брак с Эрнестиной уже оттого недействителен, что он в новом браке с ней, Лелей. У них ребенок. И Леля до конца дней верила: он не венчался с ней только оттого-де, что церковь не может благословить этот брак, ибо четвертый (а на самом-то деле – третий!) брак по церковным законам не освящается. Она, как и Эрнестина, как и моя бедная маменька, была жертвой отца. О том, что он солгал ей, нам он не признался.

Да не лучше ли быть жертвой настоящего злодея, чем жертвой такого благодушного, талантливого, умнейшего человека?! Читаю сама и думаю: что же это я? Ведь любить отца так, как любили его в нашей семье, – мало кого любили. Так что же, не замечать его измен? Нет, можно и любить, и страдать от презрения одновременно.

Когда-то давно я писала Китти: «…если природа вознамерилась воплотить идеал непостоянства, то она вполне преуспела в этом, создав papa…» О, столько грехов он брал на себя! Вот почему я делала столько попыток обратить его к Богу! Безуспешно. Порою теряла веру в то, что Господь захочет опекать грешную душу, погрязшую в незаконных страстях. Не оттого ли Он послал испытание мне (не отцу!): покаяться нынче здесь, на бумаге, и в его грехах. И видит Пославший: совершаю я покаянье во имя того великого, что, нельзя отрицать, в нем было.

Самые вдохновенные строки, посвященные жене Эрнестине, из тех, что мне ведомы, – привычные жаркие призывы в его… письмах, написанных ей. Смысл их все тот же: «Будь рядом!» Да разве они могут сравниться с поэтическими восторгами перед другой – той, что не ждала терпеливо, а жаждала, требовала: