Как мы полагали, Маминька сделала все, чтобы так и не завершить разговора с Александром о приданом. Ах, Маминька. Правду говорит Пушкин, что родным моим мало дела до нас. Одна тетушка мне родная Маминька. Бедные мои сестры!
…января 1834 года
Дорогая, милая N.! Вот наши новости. Двору угодно, чтобы я танцевала в Аничковом дворце и муж мой при этом мог присутствовать. Как огорчилась бы я еще не столь давно, когда бы Государь Пушкина придворным чином пожаловал! Только бы не попадаться на глаза Их Величествам. А теперь, право, рада от уныния спастись. Зима без балов невыносима! Муж мой разгневан, считает что звание камер-юнкера неприлично летам его. А три года тому назад Бенкендорф предлагал ему камергера, он отказался. Огорчен Александр и тем, что мундир дорог, да брат Россет-Смирновой купил ему новый мундир у Виггенштейна в подарок. И расходов нет.
Теперь, когда он в себе, я утешаю его шутками, напоминаю историю про Сонцова, мужа тетки его. Того, как и Александра, представили к производству в камер-юнкеры, да больно велик и высок он был. Так на основании физических уважений был пожалован в камергеры. А у тебя, говорю, Пушкин, росту не достает. Утешься. Радуйся, что у тебя жена не такая фальшивая, как у Сонцова, хоть и приходится принимать вид холодный, как ты меня поучаешь. Да что теперь твоя Мадонна при дворе блистать станет. (Он и без того радуется тому).
В январе на бале у Бобринского император танцевал со мной кадриль, чудо! и за ужином возле меня сидел! Ах, Папенька мой, сестры, Маминька, как они должны гордиться мною! Моя жизнь, милая N., как зимняя светлая вьюга, кружится вихрем: в четыре – пять возвращаюсь с бала, в восемь вечера обед, и опять на бал! Едва успеваю детей обнять. Они, слава Богу, здоровы. И про шахматы забыла. Натанцеваться вволю, покамест вновь не понесла! На балу у князя Трубецкого Государь выговаривал мне за Александра, что не показался он там, а глаза у Его Величества ласковые да веселые. И не страшно. Императрица же так великодушна! Ходят слухи, назначила из своей шкатулки денег Дантесу, барону, что принят прямо в гвардию офицером, вовсе не окончив военной школы. Офицеры ропщут, что-де за честь. Он так беден, что дома сидит. На вечерах – в изношенных штанах. Жаль его, право!
…марта 1834 года
А и понесла я, душа моя N.! Но выкинула. И как! Боже! Дурно мне стало на балу. Увел меня муж оттуда, на сей раз не от ревности. Пушкин думал, что умираю. Но прихожу в себя, слава Господу. Да не идет беда одна, как няня говаривает. Родители Александра нас замучили. Все прожили, долгов наделали. Пушкин решил взять в руки имение и отцу содержание назначить. И брат его Лев хорош! Нет этому конца. Сестры мои страдают от Маминькиных капризов. Следует мне ехать туда. А чем помочь?
Пушкин, Пушкин! Ревнует меня к Его Величеству, а сам влюблен в Ее Величество, хоть и старушка она. Сколько ей лет? 35 или 36? Надо тетушку попытать. Тетушка моя милая! Пушкин любит ее, пожалуй, не меньше, чем я. В халате ее принимает. Она, детки и Пушкин, когда не в тоске да находит время со мной беседовать, вот суть мои отрады душевные. И балы. Забываю нужду, печали.
Без писем моих Вам, любезный друг мой, не знала бы я, с кем и поговорить по душам. С тетушкой беседуем мы о делах семейных, о деньгах, о нарядах да о знакомых. С Вами более говорю о том, что на душе моей.
