Тишина здесь была не мирной. Она была плотной, удушливой, пропитанной памятью о криках, что не слышало человеческое ухо, и о страхе, что впитался в самую землю. Лиана осторожно раздвинула завесу плакучих ив, их длинные ветви, сплетенные, как пальцы скорбящих великанов, скрывали поляну от посторонних глаз. То, что открылось ее взору, заставило сердце сжаться не страхом, но жгучим, праведным отвращением.
Поляна, некогда, возможно, место тихого солнечного света, превратилась в алтарь иного, темного бога. Посередине зиял выжженный круг. Не просто кострище – земля внутри него была спекшейся, черной, мертвой, будто выжженная кислотой. От него, как лучи уродливой звезды, расходились борозды, выложенные мелкими камнями – извилистые, змеевидные линии, прерываемые грудами костей. Мелких. Птичьих. Черепа воробьев, крылья дроздов, ребра голубей – все было тщательно разложено, образуя чудовищные узоры, от которых веяло холодом древнего, бессмысленного жестокости. По краям поляны ветви молодых берез и ольхи были неестественно сплетены в подобие арок и клетей, напоминающих ловушки или жертвенные ворота. На стволе самой крупной березы, прямо над одним таким сплетением, углем был нарисован знак: три волчьи головы, слитые в одной точке, с раскрытыми пастями. Знак агрессии. Знак стаи. Знак того, что сюда пришли не одинокие фанатики, а организованное Зло.
Господи, помилуй, – мысль пронеслась автоматически, но тут же сменилась более сильным порывом. Лиана поднесла руку ко лбу, груди, плечам – осенила себя крестом. Ее губы беззвучно прошептали священные слова, броню против этой тьмы: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его…» Ее вера, тихая и глубокая, была щитом. Она не боялась духов леса или старых богов – она презирала само поклонение Тьме, извращение Божьего творения. Это место было кощунством. Памятью земли, изнасилованной суеверием и ненавистью.
Она сделала шаг внутрь поляны, стараясь не наступать на кости и выжженные линии. Воздух был тяжелым, пахло гарью, тленом и чем-то еще – сладковато-приторным, как гниющие ягоды. Ее золотисто-зеленые глаза, сканирующие каждую деталь, заметили странное. У края выжженного круга, там, где черная земля резко переходила в пожухлую траву, лежал маленький, невзрачный предмет. Он блеснул тусклым серебром в косом лучу солнца, пробившегося сквозь сплетение ветвей.
Лиана наклонилась. Это была игла. Не швейная, не для вышивания. Длиннее, тоньше, с необычно острым, как волосок, кончиком. Серебряная? Или просто полированная сталь? Она осторожно, не касаясь острия, подняла ее за тупой конец платком. На заостренном конце, едва различимо, виднелся засохший налет – темный, почти черный. Запах, исходящий от него, был знаком – тот самый сладковато-миндальный оттенок, который она уловила у постели умирающего Кемара.
