Вайолет вытерла потные ладони о просторную юбку своего черного шелкового сценического костюма. Выступить должны были еще две группы, а через пару часов уже начало спектакля «Кот и канарейка». Нужно бы им шевелиться побыстрее.
Раньше она ни разу не ходила на пробы – не хватало духу. Но когда выяснилось, что набирают танцоров для американского спектакля, который будут ставить в театре, где она работает… ну прямо знак свыше. Вайолет стала упражняться в два раза больше. Это ее шанс. Может, у нее и нет никакого таланта, но ведь не попробуешь – не узнаешь. Мама при одной мысли, что Вайолет хочет стать профессиональной танцовщицей, закатывала глаза. Даже мадам Менье, владелица танцевальной студии, мимо которой Вайолет проходила каждый день, разбранила ее, когда застала снаружи: Вайолет смотрела в окно с улицы и копировала все движения.
Неважно, чем сегодня кончится дело, провалом или успехом, дело того стоит, пусть надежды и мало. Вайолет исполнилось восемнадцать, она прекрасно знала, что ее ждет в случае провала. Судьба ее маменьки. Стирать на работе пальцы до крови, жить в Ист-Энде, перебиваться на гроши.
Даже если бы отец был жив, они все равно прозябали бы в бедности. Умер он в самом конце Великой войны, Вайолет тогда было тринадцать, а он перед смертью успел еще раз маму обрюхатить. Вайолет еще повезло получить эту работу в театре. Большое было счастье вырваться из прачечной, которую мама устроила в их тесной квартирке. Мама считала, что Вайолет зазнается: подает коктейли, ходит в форме. Однако своими заработками Вайолет помогала маме растить младшую сестренку Прис.
Отзвучала последняя нота, танцоры покинули сцену. Поднялся продюсер, со списком в руке, зачитал имена следующей группы – они все слились в голове у Вайолет в одно, пока она не услышала собственное.
Все ринулись вперед, среди прочих и Вайолет – она пыталась, несмотря на волнение, грациозно подняться по лестнице и попасть в середину сцены. Там она затерялась среди других и горько упрекнула себя за то, что не проявила проворства и не вырвала себе местечка в первом ряду – там продюсерам лучше тебя видно. Вокруг стояли другие и, затаив дыхание, ждали сигнала. Пальцы подергивались. Ноги притопывали.
Вайолет не привыкла к яркому свету прожекторов. А вот сцену знала как свои пять пальцев, потому что иногда по утрам пробиралась в театр до открытия, чтобы поупражняться. Теперь казалось, что здесь еще и теплее обычного. По спине тек пот, скапливался под мышками.
– На счет «три», – скомандовал продюсер.
Вайолет тут же встала в первую позицию, но до трех сосчитать не успела – пианист ударил по клавишам, и окружавшие ее тела заколыхались в едином ритме.
Ты все это знаешь. Спокойно.
Вайолет отбивала тэп. Пять, шесть, семь, восемь. Раз, два, три, четыре…
Среди танцоров, похоже, были подготовленные куда хуже ее – они скорее дергались, чем двигались в такт. Она пыталась отрешиться от их плохо скоординированных, не попадающих в ритм движений.
Она закружилась – вытянув руки, слегка согнув пальцы, как, она это видела, делали другие танцоры; кик левой, кик правой. Шафл, шафл. Тэп левой, тэп правой. Руки в стороны, голову нагнуть, слайд.
Так они и продолжали, постепенно ускоряя темп вслед за пианистом. Музыка прокатывалась по телу, проигрывая арпеджио от ног до головы, гаммы бегали по клавишам, призывая Вайолет превратиться в один из рефренов.
