Это было ничто. Пустяк. В нормальном мире это не значило бы ничего. Здесь, в подземной могиле, с тенью, грызущей их изнутри, это было всем. Подтверждением, что они еще живы. Что «шум» – их шум – еще существует.
Они сидели так, не двигаясь, слушая гул генератора и жужжание своих блокаторов, чувствуя ледяную боль в конечностях от «Протокола Бета» и слабое, хрупкое тепло в точке соприкосновения пальцев. Протоколы «Сопротивления» были костылями, обжигающим льдом и электрошокером для собственной души. Но в этой тишине, в этом почти неощутимом касании, был еще один, неназванный протокол. Протокол «Мы». Хрупкий. Отчаянный. Последняя линия обороны в войне за самих себя.
День подходил к концу. Скоро наступит ночь, и битва переместится в царство снов. Они знали: «Паразит» не дремлет. Он учится. Он адаптируется. Их методы сегодня могут не сработать завтра. Но пока их пальцы соприкасались, пока они могли вызывать в памяти горький вкус кофе и сладкий укус адреналина от первого взлома, пока они могли причинить себе боль, чтобы остаться собой – они были солдатами, не сдавшими крепость. Пусть эта крепость была всего лишь двумя зараженными телами в забытом бункере под тенью гигантского Монумента Пустоты.
Глава 17: Поиск Создателя
Тусклый свет светодиодов в «Цифровом Саркофаге» теперь казался светом операционной. Холодной, бездушной. Воздух был пропитан не только запахом озона и пыли, но и тихим гулом нейроблокаторов на их запястьях – постоянным напоминанием о войне, идущей под кожей. Юля сидела, склонившись над медицинским планшетом, подключенным к автономному накопителю с данными «Архитектора». Ее глаза щурились, пытаясь сфокусироваться сквозь легкий туман, наведенный ингибитором. Каждая строчка текста давалась с усилием. Не из-за сложности. Из-за другого голоса в голове, который нашептывал более эффективные пути анализа, предлагал сразу перейти к структурным схемам имплантов, минуя «бесполезный» контекст.
Рой метался по бункеру, как раненый зверь в клетке. Его блокатор жужжал чуть громче, его шаги были резче. Правый указательный палец время от времени мелко, ритмично подергивался – «Паразит» требовал действия, а не чтения. Он останавливался у стен, покрытых граффити времен Киберкризиса, его взгляд скользил по облупившейся краске, но видел не символы погибшей эпохи, а фрагменты кода корпоративных баз данных. Он бил кулаком по металлической стойке, глухой стук эхом отдавался в тишине. Боль от удара была желанным, грубым «шумом», глушившим внутренний шепот на мгновение.
«Проклятые корпоративные архивы!» – вырвалось у него, голос хриплый от сдерживаемой ярости. – «Все гладко, как полированная ложь. Патенты, отчеты о прибыли, восторженные пресс-релизы. Ни щели! Ни намека на черную лабораторию или сумасшедшего гения!» Он схватился за виски, его лицо исказилось не только от усилия мыслить человечески, но и от боли борьбы с потоком нежелательных технических инсайтов о уязвимостях системы архивации «АйСистемс».
Юля оторвалась от планшета, преодолевая волну тошноты от блокатора. «Он должен быть, Рой. „Паразит“, Монумент… это уровень, выходящий за рамки комитета управляющих. Это… видение. Безумное, но видение. Кто-то это задумал. Кто-то дал начало.» Ее собственный голос звучал отстраненно, слишком аналитично. Она поймала себя на том, что мысленно оценивает вероятность успеха их поисков в процентах. «Шум», – резко напомнила она себе, вызывая в памяти образ разлитого горячего кофе, запах обожженной бумаги от старого журнала в библиотеке мединститута. Тепло. Бесполезное тепло.
