— Вставай, София. Пошли. Хватит.
Я не шелохнулась, просто не чувствовала ног.
Марко взял меня под локоть и поднял рывком:
— Пошли, я сказал.
Я даже не обернулась на Джинни — не было сил. Пошла за ним, едва передвигая ноги. За столом вдруг оживились. Начали улыбаться, посвистывать. Один из мужчин поднялся, держа полную рюмку в руке:
— Мы хотим простыню, патрон! По обычаю, имеем право!
И тут загудело со всех сторон:
— Простыню! Простыню!
Я до ломоты стиснула зубы. Надо быть идиоткой, чтобы не понять, что они имеют в виду. Меня словно приносили в жертву. И требовали крови.
Не помню, как шла. Где шла. Перед глазами плыло. Я видела лишь белое пятно — рубашку моего мужа. Он вышагивал впереди, даже не оборачивался, не сомневаясь, что я послушно плетусь следом. Только что он, возможно, убил человека, а теперь решил развлечься другим способом. Мне казалось, он наслаждался моей безропотностью… Что он сделает, если я посмею сопротивляться? Изобьет? Возьмет силой? Наверное, Джинни права — нужно послушно дать ему все, что он хочет. Так все быстрее закончится. Но мысль о простыне, которую станут трясти во дворе на всеобщее обозрение, просто убивала меня. Я читала, что такое было на заре Старого мира. Не помню, как называлось это время. Кажется, Средневековье… с фанатичной верой и дикими нравами.
У меня было собственное Средневековье…
Мы подошли к дверям, у которых стояла пожилая смуглая горничная в форменном сером платье, переднике и шапочке с торчащей оборкой. Она улыбнулась, украдкой посмотрела на меня, открыла перед Марко дверь и склонила голову:
— Поздравляю от души, хозяин. Что-то понадобится?
Он даже не повернулся:
— Пошла вон. Дверь прикрой.
Горничная вновь склонила голову:
— Доброй ночи, хозяин.
Я буквально ощущала каждой клеткой, как она закрывала двери за моей спиной. Будто отрезало воздух, пространство. Я почувствовала себя замурованной с этим страшным человеком. Невольно огляделась. Комната оказалось большой, но мрачной и темной. Лишь огромная кровать на возвышении была застелена белоснежным до звона бельем. Поперек кровати лежала длинная гирлянда из живых белых цветов. По бокам — два включенных бра с цветным стеклом, между которыми над изголовьем висело большое резное распятие. Оно наводило особый ужас, рождая внутри что-то необъяснимое и суеверное. Но я даже не надеялась, что фанатичная вера может хоть в чем-то сдержать моего кошмарного мужа. Даже казалось, что не он служил вере, а вера каким-то неведомым образом служила ему...
Бордовые аляповатые стены с золоченой безвкусной отделкой. Дорогущая вычурная мебель, кресла из натуральной кожи. Все с «той» стороны, разумеется. У стены — кованый столик, с надстройкой-витриной, видимо, служивший баром. Он был заставлен стаканами и бутылками, в многоярусной серебряной вазе лежали фрукты, многие из которых я вообще никогда не видела.
Марко сел на кровать, отшвырнув цветочную гирлянду, и матрац прогнулся под его весом. Он пристально смотрел на меня, опустив здоровое веко, и теперь его глаза казались почти одинаковыми. Он медленно стянул и без того распущенный галстук, будто избавлялся от удавки. Швырнул на кровать.
Я смотрела на чудовище, ставшее моим мужем, и старалась не видеть. Это просто, если научиться фокусировать взгляд перед объектом. Я делала это много раз. Но теперь не выходило. И я различала его ужасное лицо до мелочей. Боялась даже дышать.
