Он вновь погладил мою щеку, его здоровый глаз подернулся какой-то наркотической дымкой.
— Нас соединил Господь, София. Вручил мне тебя целиком. Сказано: «Добродетельная жена — венец для мужа своего, а позорная — как гниль в костях его».
Это было невыносимо. Особенно слышать, как это чудовище прикрывалось богом. Почему он не вспоминал о боге, когда творил зло? Сейчас, избивая этого несчастного? Я хотела, чтобы все это закончилось, как можно быстрее. Но одновременно хотела отсрочить. Как можно дольше. Навсегда. Чтобы он не касался меня. Чтобы исчез. Провалился в ад.
Вдруг Марко отстранился, снова уселся на кровать:
— Сними платье.
Я стиснула зубы, не в силах даже дышать. Ну… вот и все. Поднесла дрожащие руки к вороту, но пальцы не слушались. Я не могла поддеть петлю. Провозилась несколько минут, пока расстегнула первую из многочисленных перламутровых пуговок. Марко прожигал меня тяжелым раскаленным взглядом, и я мечтала умереть. Не хочу…
Не хочу!
Марко нервно поднялся, шагнул к бару, разом опрокинул очередную рюмку водки, не закусывая:
— Ты долго возишься. Снимай быстрее.
Хотелось разрыдаться. Но теперь я почти не чувствовала собственных заледеневших пальцев. Меня будто парализовало. Эта иллюзия добровольности и согласия была совершенным кошмаром. Он знал, что у меня не было выбора. Я не могла ему отказать. Больше не имела права. Я принадлежала ему, как и все здесь — с потрохами.
Я не сдержала слез, чувствовала, как они обожгли щеки. Я бы предпочла, чтобы он убил меня прямо сейчас. И разом избавил от мучений. Я столько раз думала об этом, но даже на десятую часть не могла вообразить, насколько это окажется невыносимо. Я задыхалась.
Он злился.
— Будешь расстегивать до утра? Я имею полное право трахнуть свою жену, когда пожелаю. Не спрашивая ее мнения. Парни ждут простыню — ты должна их порадовать. Надеюсь, крови окажется достаточно, чтобы заметил даже слепой. — Он повысил голос: — «Жены, повинуйтесь своим мужьям, потому что муж есть глава жены».
От библейских цитат, смешанных с самой низкой похотью, буквально выворачивало. Но его слова не придавали силы моим рукам. Пальцы по-прежнему не слушались.
Марко потерял терпение. Приблизился в пару широких шагов, ухватился за ворот платья:
— Хватит этого дешевого спектакля. Не набивай себе цену.
Он рванул со всей силы, послышался треск, и оторванные пуговички дробно заскакали по полу, будто опрокинули миску с горохом. Марко снова дернул, и вывернутые рукава соскользнули с моих рук. Платье упало к ногам снежной шапкой, оставив меня в шелковом белье и сорочке на тонких бретелях.
Казалось, я стояла в морозильной камере. Обнаженную взмокшую кожу буквально жгло холодом. Я покрылась мурашками.
Марко посмотрел на меня, замер. Взгляд его кошмарного глаза мутнел, стал каким-то отсутствующим. Я опустила голову, чтобы не смотреть в его лицо. Теперь видела рубашку, расстегнутую до середины густо заросшей черными волосами груди, под которыми просматривался рисунок какой-то цветной татуировки. Заметила, что белоснежная рубашка была в крошечных побуревших пятнышках крови. И меня едва не затошнило. Я опустила голову еще ниже… чтобы увидеть огромный набухший бугор, натянувший его штаны. И к своему ужасу вспомнила слова Джинни. Она говорила, что зачастую пьяные мужчины долго не могут кончить. Марко выпил столько… что… Я боялась даже продолжить эту мысль.
