Внутри кабинки стоял постоянный, едва уловимый гул – совокупный шум вентиляции, работы терминалов и вечного потока информации через импланты сотен работников. Это был гул самой Оптимизированной Реальности. Гул клетки. Иногда Элине казалось, что он проникает в кости, в мозг, вытесняя все человеческое, оставляя лишь способность сортировать, категорировать, генерировать баллы для выживания.
Мысли о Мише не отпускали. Его 2% пылало на внутреннем дисплее, накладываясь на монотонный поток запросов. Она представляла его одного в их клетке, смотрящего на успокаивающие голограммы, пытающегося дышать. Представляла Алексея, вернувшегося с ночной смены, усталого и напуганного, измеряющего температуру сына и видящего, как цифра ОРЖ, возможно, уползает еще ниже. 1%. Что тогда? Полное отключение даже от «Комфорт-Базиса»?
Руки сами потянулись к импланту под ключицей. Крошечный узелок, теплый от постоянной работы. Цена. Доктор Карина сказала: «готовность платить очень высокую личную цену». Что значили эти слова против 2%? Против хрипа в груди ее ребенка? Против ярлыка «ресурсозатратная единица»?
Экран терминала мигнул. Выскочило внутреннее уведомление: Внимание, ID-734-Эль-Гамма. Снижение скорости обработки на 7%. Рекомендуется фокус-стимуляция. Предупреждение: низкий СКС может повлиять на продление контракта.
Угроза. Обычная, рутинная. Без эмоций. Просто констатация факта ее уязвимости. Элина глубоко вдохнула, заставила пальцы двигаться быстрее. Она сортировала запросы, один за другим, отправляя их в цифровую пропасть. Она генерировала данные. Она выживала. Для Миши. Для его 2%. Поток нес ее, как щепку, и единственной точкой опоры в этом бездушном цифровом потоке оставалась лишь титаническая, неизмеримая тяжесть материнской любви – единственное, что Оптимум пока не смог отнять и перевести в гигабайты. Но он пытался. О, как он пытался.
Тишина кабинета доктора Карины была гулкой, насыщенной незримыми потоками данных. Элина сидела на том же жестком кресле, что и в день приговора, но чувствовала себя еще более хрупкой, как будто сотканной из трещин. Миша, бледный и тихий, прижимался к ней боком, его дыхание по-прежнему сопровождалось тем предательским свистом. Над его головой, как клеймо, светился тускло-красный нимб: 1.8%. Падение было незначительным в абсолютных цифрах, но для Элины это был обвал мира. Каждый день, каждый час стоил процента.
Доктор Карина вошла бесшумно. Ее белый халат казался ослепительно ярким на фоне унылой стерильности помещения. На лице врача – привычная маска профессионального спокойствия, но Элина, отчаянно ищущая хоть какую-то надежду, уловила тень усталости в уголках глаз, едва заметное напряжение в линии губ. Карина не носила видимый имплант, но ее взгляд был расфокусированным на долю секунды – она сканировала обновленные данные Миши через внутренний интерфейс.
«Элина Васильевна, Миша, – голос ее был ровным, как всегда, но в нем не было прежней, пусть и формальной, теплоты. – Присаживайтесь. Давайте посмотрим обновленные показатели».
Элина машинально усадила Мишу, сама осталась стоять, опершись ладонями о холодный пластик столешницы. Ее собственный имплант ныл под ключицей, фиксируя учащенный пульс, сухость во рту, волну страха и гнева. СКС: 53. Риск иррациональных реакций. Рекомендована стабилизирующая дыхательная практика. Она проигнорировала.
