Мастерская Артема Стрельцова, расположенная на верхнем этаже старого промышленного здания с видом на крыши города, была раем для интроверта и убежищем для творца. Высокие потолки, огромные окна, пропускающие мягкий свет заходящего солнца, и бесконечные ряды полок, заставленных книгами по архитектуре, философии, истории искусства. Здесь не было случайных вещей. Каждый предмет – от старинного чертежного стола с отполированной до блеска поверхностью до коллекции винтажных измерительных инструментов – говорил о человеке, одержимом порядком, точностью и красотой прошлого. Аромат выветрившегося дерева, чертежной туши и свежего кофе наполнял воздух, создавая особую атмосферу сосредоточенности.
После дня, проведенного в подвалах "Эха Тишины" и того неожиданного разговора в разрушенной часовне, Артем чувствовал себя странно возбужденным. Не привычным рабочим азартом, когда он находил решение сложной инженерной задачи, а чем-то другим. Чем-то, что было гораздо глубже и проникало в самые потаенные уголки его души. Лея. Ее имя, ее образ, ее слова – все это настойчиво проникало в его мысли, мешая сосредоточиться на чертежах, которые были разложены на его рабочем столе.
Он включил старую джазовую пластинку – мягкие звуки саксофона наполнили пространство, создавая иллюзию спокойствия. Артем подошел к чертежному столу. Перед ним лежали детальные планы галереи "Эхо Тишины". Он провел рукой по линиям старых стен, по отметкам, которые он сделал сегодня. На фотографиях, выведенных на большой монитор, были видны трещины в фундаменте, следы непрофессионального ремонта, которые он обнаружил за внешне благополучным фасадом. Эти трещины были символом. Символом чего-то большего.
"Трещины в фасаде," – пробормотал он вслух, вспоминая свой разговор с Леей. Он сам тогда не до конца осознавал, насколько точно эти слова описывают не только старое здание, но и их самих. Лею, с ее тщательно выстроенной защитой, за которой скрывался океан чувств. И его самого, с его собственными, глубоко спрятанными ранами.
Артем взял в руки карандаш, но вместо того, чтобы начать делать пометки на чертежах, его взгляд замер на одном из окон мастерской. За ним раскинулся ночной город, мерцающий огнями, словно рассыпанные по черному бархату бриллианты. Этот вид всегда успокаивал его, помогая упорядочить мысли. Но сегодня мысли были неуправляемы.
Лея. Ее глаза, в которых он увидел отражение своей собственной тоски. Ее голос, который, несмотря на всю свою сдержанность, вибрировал от невысказанных эмоций. И ее слезы в часовне, которые пронзили его насквозь. Он был потрясен тем, как легко она позволила себе быть уязвимой в его присутствии. Или, возможно, это он позволил ей. Словно что-то между ними, невидимое, давно похороненное, вдруг начало прорастать, пробиваясь сквозь слои времени и отчуждения.
Он не должен был чувствовать ничего подобного. Его жизнь была выстроена вокруг работы, вокруг логики, вокруг стремления к совершенству. После того, что случилось, он поклялся себе, что больше никогда не позволит эмоциям взять верх. Он построил вокруг своего сердца невидимую стену, возвел неприступный замок, в который ничто не могло бы проникнуть. Но Лея, с ее "Осколками Времени" и ее пронзительной, почти болезненной искренностью, начинала пробивать в этом замке первые, еле заметные, но очень глубокие трещины.
