Хрустальные поцелуи - страница 6

Теперь он воплощал эти идеи в жизнь. Реставрация. Это слово приобрело для нее новый смысл. Это было не просто восстановление физических конструкций, это было воскрешение памяти, попытка вернуть к жизни то, что казалось навсегда утраченным. Ирония судьбы заключалась в том, что он, человек, который когда-то разрушил ее собственную "архитектуру души", теперь занимался ее восстановлением, пусть и на другом, внешнем уровне.

Артем дошел до центральной инсталляции Леи – "Осколки Времени". Он остановился, и его взгляд, до этого сосредоточенный на стенах, вдруг смягчился. Он провел рукой по воздуху, не касаясь стекла, словно ощущая невидимую энергию, исходящую от тысяч хрупких фрагментов. Лея задержала дыхание. Это было ее личное, ее самое сокровенное творение. И то, как он смотрел на него, говорило ей больше, чем любые слова. Он видел не просто стекло. Он видел ее боль, ее путь, ее попытку собрать себя по крупицам.

"Это… очень сильно," – наконец произнес Артем, его голос был тихим, почти шепотом. Он не смотрел на нее, его взгляд был прикован к инсталляции. – "Хрупкость времени? Отличный выбор названия. Здесь чувствуется… прошлое. И попытка его осмыслить".

Лея почувствовала, как по ее коже пробежали мурашки. Он понял. Понял без слов, без объяснений. И это было одновременно пугающе и невероятно притягательно. "Спасибо," – только и смогла вымолвить она, стараясь, чтобы ее голос не дрогнул.

"Вы использовали только новые осколки, или здесь есть и старые?" – он повернулся к ней, и на этот раз в его глазах читался не просто профессиональный интерес, а нечто более личное, проницательное. Казалось, он задает вопрос не о стекле, а о ней самой.

"В основном новые," – Лея постаралась улыбнуться, – "но несколько фрагментов… да, они очень старые. Из тех, что я нашла, когда мне было… ну, очень давно". Она не стала вдаваться в подробности, не стала говорить, что эти "старые" осколки были взяты из вазы, которую он когда-то подарил ей, и которая разбилась в день их расставания. Это было бы слишком. Слишком личным.

Артем продолжал смотреть на инсталляцию, словно пытаясь разгадать невидимую загадку, скрытую в ее прозрачных гранях. "Понимаю," – пробормотал он, и в его голосе прозвучало что-то, что Лея не могла однозначно истолковать – возможно, сожаление, возможно, понимание, а быть может, и то, и другое. Он снова повернулся к ней, и на этот раз его взгляд был совершенно другим, без профессиональной отстраненности, наполненный чем-то более глубоким, почти болезненным. "Ваши работы всегда были… пронзительными, Лея. Даже когда вы только начинали. В них всегда была эта глубина, этот невысказанный смысл".

Сердце Леи ёкнуло. Он помнил. Он помнил ее ранние работы, ее первые шаги в искусстве. Это был не просто дежурный комплимент, это было признание, которое мог сделать только тот, кто знал ее досконально. Тишина между ними стала плотной, осязаемой, заполненной невидимыми нитями воспоминаний, которые вдруг начали натягиваться до предела.

"Ваши реставрации тоже," – ответила она, пытаясь вернуть разговор в профессиональное русло, – "Я видела проект библиотеки в Петербурге. Впечатляет. Вы вернули к жизни не только здание, но и его историю".

На его лице снова появилась та легкая, почти неуловимая улыбка. "Старые здания, как и люди, хранят свои секреты. Моя работа – помочь им рассказать эти истории. Иногда, чтобы спасти то, что важно, нужно заглянуть в самые глубокие трещины, в самые потаенные уголки". Он сделал паузу, его взгляд задержался на ней, словно он пытался найти эти "трещины" в ее собственных глазах. "Как вы думаете, Лея, можно ли восстановить то, что было разрушено до основания? Не просто залатать, а действительно возродить?"