Подводить добрых людей Василиса не хотела и скрылась в чаще до того, как первые багряные лучи окрасили верхушки деревьев. Шла бодро, несмотря на рыхлую влажную землю. Изо рта иногда вырывался пар, но полушубок грел хорошо, а к полудню должно было потепле́ть. Октябрь выдался на удивление погожим, и если бы не вчерашний ливень, и в сарафане бы не околела.
Сколько ещё идти, царевна не знала, а направление лишь по слухам выбрала. Говорили, что Коще́евы земли далеко на севере, да непонятно, где это — далеко? Сколько дней пути? Три? Или три сотни? Впрочем, отступаться она не собиралась и упрямо шагала, радуясь, что мельник не пожалел крепкой нити, чтобы прошить сапожки заново. Хорошие люди, добрые. Редко таких встретишь, а уж по отношению к юродивым и подавно.
Когда солнце встало в зените, Василиса притормозила у края широкого поля, заросшего бурьяном. Присела на пригорок и достала каравай. Утёрла слезу, обнаружив, что эти добрые люди к нему ещё и солонины завернули богатый кусок, как для себя. И стала обедать.
Птицы привычно окружили, защебетали, засекретничали, бойко прыгая по веткам над головой, а одна синичка спорхну́ла на плечо, с любопытством глядя на ме́льниковский гостинец.
— Угощайся, — вздохнула Василиса, протягивая птичке несколько крупных крошек.
К одной пичуге тут же присоединилось несколько сестёр, и от краюхи хлеба в ладони скоро не осталось и следа. Сетовать царевна не стала — чай, тоже голодные. Молча прожевала то, что успела откусить, и засобиралась в путь дальше.
Степь тянулась долго, и лишь к закату впереди замаячил узкий ручей с порожками и заводями.
— Тут и заночу́ю, — решила беглянка, растирая уставшие колени.
Напилась и огляделась, чтобы выбрать место для сна. По привычке головой дёрнула, чтоб косу через плечо перекинуть, да потом опомнилась, ощутив неуютную пустоту. Лишь короткая чёлка опять выбилась из-под косынки, и девушка затолкала её назад, чтобы не мешала. Вздохнула и принялась сноровисто натаскивать себе травы́ посуше, чтоб не на сырой земле лежать.
В этот раз спалось неплохо. На более-менее сытый желудок да под тёплым полушубком. От привычного детского кошмара проснулась всего раз и быстро заснула опять. Не сравнится с началом пути, когда Василиса сбежала, ещё не зная, что делать и куда идти.
Перед сном вспоминала, как тогда прям посреди ночи бросилась прочь из терема от хмельного мужа и до самой зари шла. С рассветом лишь под ёлку присела да огляделась, понимая, что натворила. А после всё равно дальше отправилась и целый день почти до полуночи брела, куда глаза глядят, всё ещё видя Иванушку как наяву, и как он от неё отпрыгнул. Как смотрел, будто сама виновата, что ему противно. Куда шагала, и не понимала. Пыталась сбежать, да разве сбежишь от само́й себя? Вот и не вышло.
Сейчас Василиса уже привычно поджала колени к груди, спрятала руки в рукавах и спала, как с детства привыкла — не дрожа от лесных звуков и шорохов. Спасибо матушке, что научила, как ночлег себе сделать, ежели из избы гонят. Часто приходилось её же наукой пользоваться, когда родительница больно серча́ла, и наставало время уносить ноги, поку́да не остынет. Благо, лесные звери ни разу не обидели дитя. Может, леший подсобил, а может, за свою приняли, лесную? С таким-то обликом.
Утром девушка посмотрела на себя. Случайно, так-то не хотела, давно привыкла сразу поверхность баламутить, чтоб не мелькнуло ничего. Да задумалась, вода в запруде успокоилась, и отражение выплыло жабьей рожей.
