– Ну что, договорились? – прорычал могучий мужчина, неприязненно нас разглядывая. Губы толстые, нос картошкой, под изогнутыми бровями глазки грозные, выразительные. Значит, так здесь встречают, рыком, неуверенных и стеснительных. Доброжелательным прием не назовешь.
– О чем вы, Иннокентий Романович? – промурлыкала Юля. Подошла и нежно погладила пухлую волосатую руку режиссера. Я бы так не смогла, постеснялась.
– Навострила лыжи, ласкунья? – интонации сразу обмякли, а подозрительность сохранилась. И направлена неприязнь в основном на меня.
– Иннокентий Романович, я вот подругу встретила. Хочет попробовать себя на сцене.
– Подругу, говоришь? – Недоверчивый взгляд окинул меня сверху донизу, задержался на выступающем животике. – А как фамилия подруги, знаешь?
– Евгения Молодцева, – поспешила я вставить слово. – С утра звонила по номеру, указанному в объявлении.
– Со мной она говорила, – раздался знакомый голос, и сморщенный старичок во хмелю и навеселе, с забавным утиным носом, выступил в зону света. Маленький, словно гном, в светлой шапке торчащих волос. – Говорю тебе, Иннокентий, она ни при чем.
Игривый тон и бессмысленные жестикуляции зажатой в руке сигаретой не вызывали доверия. Даже у меня. Вдруг нахлынуло чувство вины, будто сделала что-то неправильное. Что за детские пережитки, поддаваться чужому напору?
– А могу я узнать, в чем меня обвиняют?
– С кем ты сидела в зале?
– Вы имеете ввиду, во время спектакля?
– До спектакля я тебя не видел.
Так, хватит. Режиссеры, я слышала, бывают грубыми. На съемках и репетициях. Когда «бездарности», «скунсы», «кривоногие нимфетки» из шкурок выпрыгивают, пытаясь воплотить очередную «гениальную задумку». Случай вроде не тот.
– И справа, и слева имелись соседи. Визитками не обменялись. Ты кого имеешь ввиду? – Развязно, самой противно.
Глаза за буграми щек уставились с изумлением.
– Паспорт с собой?
А как же. И паспорт, и телефоны родных, и нижнее белье новое на случай, если машина собьет, как в старом печальном анекдоте.
– Недавно в Москве? Где работаешь?
О попытке писать детективы лучше помалкивать, одна сцена не выдержит две творческие личности.
– Нигде не работаю. Муж трудится в две смены.
– Что очень даже заметно.
Вероятно, то была шутка. Как будто бы примирительная. Нарочито нахмурив брови, я спрятала паспорт в сумку.
Режиссер подхватил старичка и куда-то его поволок.
– Юля введет в курс дела, позже поговорим, – и рукой махнул в мою сторону.
Давным-давно, учительница пения вот так же маханула рукой в ту часть хора, куда собрала ребят с полнейшим отсутствием слуха. Преподаватели математики, физики, литературы, биологии смотрели на меня с уважением, и каждый пророчил будущее, связанное с его предметом. В певцы годится не каждый – печальный закон природы. Все равно до сих пор обидно.
Подумаешь, этот тоже бездарность во мне разглядел. Жаров петь не умел, за него рулады озвучивали. А Ричард Гир до сих пор танцует, как слон в курятнике, вокруг него сцену крутят. И ничего, с игровыми моментами оба неплохо справились. И я попробую
– А ты, в самом деле, Акулину не знаешь? Или дурочкой притворяешься? – обступили меня артистки.
«Акулина большой ложкой любит кашу загребать», – мелькнула в мозгах частушка из пионерского детства. И эти туда же.
– Я немного знакома с Юлей. Этого не достаточно?
– Смотря для чего, – пробасила бывшая «старшая». Упертый взгляд этой женщины оставался сердитым, как на сцене. Но труппа уже расходилась. Похоже, я многих разочаровала.
