Сон не обо мне. От Пушкина до Бродского - страница 13

Благо, Маминька прислала денег на рождение внука, а то ведь не знала бы, что и делать. Перед прислугой стыдно! Кружится голова моя, не ведаю, что предпринять! Вновь размышляю, не уехать ли в деревню на несколько лет? Тогда балы зимние ежедневные и визиты, от которых не подобает отказываться, а все они требуют больших расходов, не надобны станут.

А иначе поразмыслить, так ежели тетушка дарит нам платья, то траты на балы не так уж и велики, и как сестер бросить, ежели обе не замужем? Зачем я их к себе забирала? Взялась быть им Маминькой, так следует и далее помогать. В июле в Петергофе будет праздник – день рождения Ее Величества, – невозможно не явиться. И сестры ждут не дождутся, словно малые дети!

Мне иногда так худо, что не могу ни читать, ни писать, ни работать что-либо. Лежу, плачу и только о деньгах думаю, где их раздобыть?

…прочла я вновь последнее письмо, что сочинила Вам, да так и не отправила тогда, и поразилась сама. Неужели я бываю в таком мрачном состоянии духа? Слава Богу, дурное забывается быстро, а хорошее помнится долго. Были и славные дни этим летом. Мы провели его на даче. С сестрами ездили верхом на острова – все нами любовались, как всегда. Мы славно повеселились в Петергофе. То было в июле, в день рождения Ее Величества. В августе, по возвращении гвардии из лагеря, на Черной речке давались еженедельные балы. Пришлось нам с Пушкиным там бывать, чтобы сестер вывезти. Но приглашали более меня. Ловко мне было танцевать с Дантесом, на которого по приезде его в столицу все было ополчились за то, что попал он в лейб-гвардию, не будучи знатного российского роду, а нынче, вообразите, находят его весьма и весьма привлекательным. Им увлечена Коко, сестра моя.

Намеревались было сразу после дачи в деревню надолго ехать, да не вышло. Дал Государь Александру отпуск не на несколько лет, как он того просил, а всего на четыре месяца. Из казны выдан заем в 30 тысяч, из жалованья удерживать будут. А заем – чтобы наши долги отдать! Не спасение! Жить на что?

Летом до того плохи дела наши были, что послала я Пушкина к дальнему родственнику Оболенскому денег занять. Пошел пешком. Застал того, как нарочно, за игрою в банк. Родственник предложил играть пополам, раз уж не может Александр играть сам – и выигрыш, и проигрыш Оболенского они бы разделили. Оболенский выиграл, хотел было дать мужу обещанную часть, но заметил, что знал наверное, что выиграет. Играет он, как известно, нечестно. Пушкин разгневался и ушел, хлопнув дверью. Так и остались без денег. Вот-вот, и опять я о них! Ох уж эти деньги, деньги, деньги и всегда деньги, без них ничего нельзя достичь. Ни думать, ни слышать не желаю, а приходится!

Должна признаться, что, хвала Господу, никто и никогда, кроме Вас, милая, да брата Дмитрия, коего, увы, прошу дать денег, жалоб моих на долги наши не слышит. Напротив, всегда стараюсь показать, как щастлива я в браке, дабы не унизить Александра. Всем рассказываю лишь о балах да о веселье.

Пушкин уехал в деревню, полагает сочинить нечто, а мне только и пишет, чтобы я дела с долгами улаживала. В письмах спрашивает – чем нам жить будет? Отец не оставит ему имения, он его уже вполовину промотал. Наш Полотняный на волоске от гибели, тяжба который месяц тянется, по адвокатам сама езжу, голову ломаю, кому дать взятку, кого попросить о протекции. Брату Дмитрию сложные дела и доверять не стоит. Пишет Александр, тож о наших долгах и нищете только думает. Какое ему нынче сочинять? Не может. Тут мы и вовсе пропали. Да и когда, однакожь, ему сочинять? Сообщает, что верхом целыми днями скачет, читает Вальтер Скотта и обо мне охает.