Его речь, тихая, но невероятно мощная, вибрировала в сыром воздухе подвала. Это был не призыв. Это был приказ старого солдата, знающего, что отступать некуда.
– Это проверка, – сказал Дмитрий, и его голос зазвучал как колокол. – Проверка на прочность нашего шва. На прочность нашей веры. Они думают, что мы сломаемся от первого же удара системы? Нет. Мы – «Шов Времени». Мы чиним разрывы. И этот разрыв в доверии, в законе, в наших возможностях – мы тоже починим. Петля за петлей. Стежок за стежком. Даже если игла гнется. Даже если нить рвется. Мы шьем дальше. Потому что иначе – нельзя. Потому что мы помним дно. И не хотим туда возвращаться. Потому что мы нужны. Марфе Петровне. Василию. Алевтине Степановне. Алисе. Тем, кто придет после. Мы – их шов. Их надежда. И мы не имеем права разойтись.
Тишина после его слов была иной. Не гнетущей. Наэлектризованной. Лидия перестала рыдать, вытирая лицо краем шали. Сергей поднял голову, в его глазах горел мрачный, но боевой огонь. Таня смотрела на Дмитрия, на его старческое лицо, озаренное внутренней силой. Кровь снова прилила к ее щекам. Не от стыда. От стыда за свою слабость. От стыда, что она хотела сдаться. От стыда и… благодарности.
– Дмитрий Николаич… – начала она.
– Решение, Таня, – перебил он мягко, но твердо. – Бороться? Или сдаться? Сейчас. Здесь.
Таня глубоко вдохнула. Запах угля, кожи, шерсти, металла – запах их жизни, их борьбы. Она посмотрела на свои руки. На засохшую кровь. На иглу, лежащую рядом с недоделанным платьицем. Она подняла иглу. Тяжелый «Зубр» был символом прошлого. Эта игла – тонкая, острая – была символом настоящего. И будущего.
– Бороться, – сказала она. Голос окреп. – Петля за петлей. Дмитрий прав. Мы – «Шов Времени». И наш шов должен выдержать. Даже налоговую проверку. Даже штраф. Даже донос. Берем кредит. Платим. Регистрируемся. Покупаем кассу. Учимся. – Она посмотрела на пустую коробку. – Они забрали наши деньги? Мы заработаем новые. И запишем их уже по всем правилам.
Это была не надежда. Это была клятва. Клятва, произнесенная в сыром подвале, под сводами, которые только что чуть не рухнули им на голову. Но теперь они стояли тверже. Потому что самый важный шов – шов, соединяющий их души, – выдержал проверку на прочность. Дмитрий своим тихим бесстрашием заштопал самую страшную дыру – дыру в их вере. Иглой упрямства и нитью человеческого достоинства.
Административный шторм отбушевал, оставив после себя выжженную пустыню долга и унизительной бумажной кабалы. Тридцать две тысячи рублей штрафа висели над подвалом дамокловым мечом. Сергей, скрепя сердце и ругаясь на чем свет стоит, нашел ростовщика в соседнем районе – жутковатого типа по кличке «Бородач». Проценты были грабительскими, сроки – драконовскими. Но альтернатива – суд, опись имущества (какого? кирпичей и старых иголок?), окончательное крушение – была страшнее. Деньги передали инспекции. Пустая жестяная коробка зияла, как кричащий символ их новой реальности – рабства кредиту.
Теперь их дни были отравлены новым кошмаром – оформлением. Катя, героически отложив сессию, стала их цифровым ангелом-хранителем и одновременно мучителем. Она притащила старый, гудящий, как пчелиный рой, ноутбук. Подвал оглашался ее отчаянными возгласами:
– Тетя Таня! ИНН кооператива! Его надо вбить в форму Р21001! Нет, не ваш личный! Отдельный! Его получают после… Ааа! Пап, твой СНИЛС! Где он? Потерял? Ну ты даешь! Дмитрий Николаич, ваша подпись на скане должна быть, как в паспорте! Нет, не размазанной! Лида, твоя дата вступления… мы же не записали! Когда вы решили создать кооператив? В октябре? Или в ноябре?
