– Уголь! Уголь украли! И приемник! Как мы теперь? Холодно! Темно! Играть нечего! И… и кто мог?! Кто?! – Она заломила руки, оглядываясь, как будто воры могли быть еще здесь.
Дмитрий пришел последним. Он остановился на пороге, окинул взглядом разгром. Его старые глаза сузились. Он не кричал, не плакал. Он подошел к своему столу. Его коробочка с часовыми инструментами была тронута, но нетронута. Видимо, воры сочли это никому не нужным хламом. Он посмотрел на пустые полки Тани, на вывернутые ящики Сергея. Его лицо стало каменным.
– Значит, свои, – произнес он тихо, ледяным тоном. – Или очень хорошо осведомленные. Знают, где вход. Знают, что охраны нет. Знают, где что лежит. Знают цену. – Он посмотрел на Сергея. – Кувалду не каждый утащит. Значит, знали, что она ценная. Для металла? Или… чтобы нам конкретнее навредить?
Удар ниже пояса. После налогового штрафа, после бюрократического ада, после заклания в долговую яму – это было слишком. Физическое уничтожение их рабочей базы. Точный, жестокий удар по самому больному. Без инструментов Сергея – как чинить сложную технику, замки, фурнитуру? Без хорошей ткани Тани – как делать качественный ремонт, реставрацию, как привлекать клиентов вроде Алисы? Без угля – как сушить ткань, как греть подвал, как просто выжить в преддверии зимы? Они были обезоружены. Ограблены до нитки. Опять.
Чувство незащищенности накрыло их волной, холоднее подвальной сырости. Их крепость оказалась карточным домиком. Их тяжелая дверь с замком – иллюзией безопасности. Кто-то спокойно вошел, пока они спали или корпели над ноутбуком, и взял то, что хотел. Кто? Сосед по гаражному кооперативу, позарившийся на инструменты? Бездомные, утащившие уголь? Или… или тот же, кто донес в налоговую? Цель была ясна – добить. Окончательно. Выбить почву из-под ног. Превратить «Шов Времени» в груду кирпичей и отчаяния.
Сергей вдруг с грохотом пнул опрокинутый ящик. Звон металла оглушил подвал.
– СУКИ! – заревел он, и в его крике была вся ярость загнанного зверя, вся боль за потерянные инструменты – продолжение его рук, его гордость мастера. – ДОЖАЛИ! СОВСЕМ ДОЖАЛИ! Сначала налоговая выжимает последнее! Теперь воры! Кто?! КТО?! Я ему руки… я ему… – Он задыхался от бессильной ярости, сжимая кулаки так, что костяшки побелели.
Таня сидела на полу у пустых полок. Она не плакала. Она смотрела в одну точку. В глазах – пустота. Хуже отчаяния. Апатия. После налогового кошмара, после решения бороться, после Дмитриевой вдохновляющей речи… этот удар выбил из нее все остатки сил. Украли не просто ткань. Украли ее уверенность. Ее веру в то, что они могут что-то изменить. Что их труд, их мастерство имеют значение. Теперь они были голы и беспомощны. Снова. На дне. Без инструментов. Без материалов. С долгами, которые теперь казались абсолютно неподъемными. И с ощущением, что мир – враждебная пустыня, где их травили со всех сторон.
– Зачем? – прошептала она, обращаясь не к ним, а к пустоте. – Зачем мы… чистили подвал? Мыли стены? Собирали нитки? Пытались… оформиться? Ради чего? Чтобы налоговая оштрафовала? Чтобы воры обчистили? Ради этого? – Она обвела рукой разгромленный подвал. – Может… Дмитрий был не прав? Может… сдаться было правильнее? Еще тогда? В самом начале?
Ее слова повисли в воздухе, страшные своей обреченной логикой. Лидия снова заголосила. Сергей, оглушенный ее словами, опустился на ящик, опустив голову на руки. Его спина, всегда такая прямая, сгорбилась. Даже Дмитрий молчал. Его мудрая уверенность дала трещину перед этим подлым, физическим ударом. Он смотрел на пустоту на полках Тани, на бессильную ярость Сергея, на апатию Тани. Его собственные руки слегка дрожали.
