— Тебе вредно много леденцов, — парировала.
— А я хочу! — она упорствовала.
— Если будешь хорошо себя вести, не будешь капризничать, принесу, — позволила.
На дряблых щеках появилась счастливая улыбка. Мама кивнула. Я закончила разминать ей руки и ноги, затем посадила ее в кресло смотреть за окно и отправилась готовить завтрак. Мама стала ребенком, а я — взрослым. Трансформация, от которой некуда деться, которая мне не нравилась — свершилась, и не в мою пользу. Зачем я мечтала быть взрослой, когда вырасту? А если мечтать стать ребенком, в старости я стану морщинистой девочкой, как сейчас мама? Да ну их, такие мечты.
Если она снова мечтала стать девочкой, то ее мечта сбылась. А я приняла роль матери. Таков Порядок, да. Только очень хотелось стать Вороном, распахнуть крылья и...
А здесь и сейчас надо было ополоснуть горшок и заниматься завтраком.
Я резала серый вчерашний хлеб, когда на открытое окно с шумом вспорхнула пестрая курица. Птицы, хоть и простые создания, но тоже рождаются со своим характером. У большинства нрав средний, невнятный, а у этой оказался бойцовский, настырный, будто она в теле птицы по ошибке очутилась. Ей в быка надо было или в барана, но она немного промахнулась и попала в куриное яйцо. В общем, у нас с ней сложились особые отношения.
— Не смей, дура пестрая, — видя, что гостья целится на хлеб, предупредила я и даже показала клыки. Курица в ответ повернулась в профиль, демонстрируя мне круглый коричневый глаз над красным клювом, и издала горловой звук. Я нутром почуяла, что звук означает «щас посмею».
— Сварю, пеструха, — еще раз предупредила я. — Догоню и башку то, откручу.
Курица повернулась другим боком, ехидно демонстрируя редкую поджарость боков. Крылатая зараза росла на редкость спортивной, как заяц бегала, может даже шустрее. Догнать ее ни один петух не мог. Суп с такой особи может и был бы наваристым, но помета в птице образовывалось гораздо больше, чем мяса.
Пока я орудовала ножом, косясь на пернатое, пеструха демонстративно села на окно как на насест, и крепко обняла красными когтистыми лапами оконную раму. Всем своим видом курица делала вид, что главная тут она, а я так, обслуга. «Подай, принеси пожрать, убери за мной».
— Может нестись начнешь? — заметила я, предусмотрительно перекладывая нарезанный хлеб подальше от окна.
Пеструха дернула гребешком и отчетливо сказала «ха». Пошел уже седьмой месяц, а она все не неслась. Была бы хоть мясная порода, а тут ни яиц и мяса как с кузнечика.
— ...смотри, — в сотый раз предупредила я. — В курах какой толк? Первое — яйца нести. Второе — мясо. Что еще?
— Кудах! — возмущенно сообщила пеструха.
— Не нравится? Тогда двор охраняй, интересная какая, — проворчала я, все же с симпатией посматривая на характерную пеструху. — Зачем тебя кормить, если ты свои обязанности не выполняешь? Делай хоть что-то!
Нарезав хлеб, я накрыла его полотенцем и взяла котелок, щедро ссыпала туда крупу на кашу — побольше. Не съедим мы, так поклюют курицы опять же, им полезно... Подумав о курицах, вспомнила о хорьке. Запах его почувствовала несколько дней назад, а если ходит, значит может всех передушить. Еще одна проблема.
— Ты дай петуху догнать хоть себя, — вслух сказала. — Побудь счастливой, пока голову не скрутили. А то раз — и жизнь пройдет. Думаешь, сколько за тобой будут петухи бегать?
