Начинает работать рация:
– Кто стреляет?! По кому стреляют?! Базе один – ответьте! Кто, по кому стреляет? Откуда бьют?!
Я сижу в зарослях сорняка и смотрю на обстрел в бинокль.
Разрывы приближаются. Сердце начинает стучать чаще.
– Миша! Ебать тя в сраку! Что там?! – истерично кричит Иван.
– Ничего.
– Дай сюда! – он подбегает и выхватывает бинокль. Убедившись, что на поле никого нет, Иван кричит в рацию:
– Никого! На поле – ни хуя. Откуда ебашат – хуй поймёшь.
– Кто докладывает? Базе один ответьте! Кто докладывает?
Где обстрел? Приём.
– Это Белый говорит. Кладут в километре от Грабово. Вроде в сторону к Рассыпному идёт, – прикладывается к переговорному устройству Домнин.
Артналёт прекращается так же внезапно, как и начался.
Рация некоторое время щёлкает и выдаёт:
– Белый – наблюдайте.
Мы оседлали центр сглаженной возвышенности. Открытая, вогнутая к горизонту, до головокружения полная небом, бесконечная Донецкая степь лежит перед нами. У нас билеты на лучшие места.
– А местные-то за кого? – задаю я вопрос, мучающий меня с первых минут пересечения границы.
– Процентов тридцать против нас, остальные за. Голосовали на референдуме – поголовно поддерживали независимость. А вот как за галочку в бюллетене воевать, так в кусты, – отвечает Владимир.
Иван и Юрий Петрович согласны с Вовой:
– Многие думали – будет, как в Крыму. Сейчас очень тяжело. Многие разочарованы. Уже долго без пенсии, без зарплаты. Думали, Путин сразу поможет, не допустит войны, как обещал, – добавляет Юрий.
Я вспоминаю надпись крупными буквами на одной из автобусных остановок в Торезе: «ПУТИН – ХУЙЛО».
Юрий Петрович Олейник:
– У меня украинская фамилия, – извиняющимся тоном предупреждает он при знакомстве. Юре пятьдесят четыре года. Он механик – водитель отделения. Это на его личной «Ладе Универсал» четвёртой модели, бескорыстно пожертвованной на нужды Революции, мы передвигается по округе. Шахтёр со стажем в треть века. Страдает язвой и ревматизмом. Живёт в городе Торез, на «квартале».
Лицом Юрий Петрович похож на поэта Евгения Евтушенко. Я имел счастье, пусть и мимолётное, видеть маститого литератора вблизи и могу судить об их физиономическом сходстве. Хочу отметить, что при внешней схожести черт сущностное их наполнение выгодно отличает моего боевого товарища. В моменты, когда судьба даровала мне лицезреть трибуна шестидесятых, он выглядел не то испуганным, не то раздражённым и, как мне показалось, – внутренне пожухлым. Олейник же, напротив, светится упругим оптимизмом и деловитостью. Ростом Юрий Петрович высок, фигурой статен. При своём солидном возрасте и тяжёлых хворях, Юра имеет, во всех коннотациях этого глагола, жену бывшую, жену нынешнюю и нескольких любовниц. Про одну из добровольных наложниц своего сераля (я так и не понял про которую) Юра рассказал трагическую историю: женщина страдает медвежьей болезнью и при обстреле перестаёт контролировать работу прямой кишки. Бедняжке приходится просиживать артналёты дома на унитазе, за отсутствием оного в бомбоубежище.
Есть у Юрия Петровича черта, несколько меня огорчающая, – чрезмерная хозяйственность. Выделяемое на боевые нужды остродефицитное горючее заканчивается у нас подозрительно быстро – будто мы ездим не на «Жигулях», а на трёхосном «Урале». Впрочем, надо учесть то, что Олейник несёт убытки, осуществляя текущий ремонт автомобиля.
За свою «ласточку» Юрий переживал и надеялся при наступлении компенсировать её амортизацию отжатием какого-нибудь транспортного средства у врага.
